Форум » История » Города. Поселения. Культурные центры. » Ответить
Города. Поселения. Культурные центры.
Хорт: Новые сведения о древнем Ладожском поселении (по материалам археологического досмотра траншей IX и XI) 3. Д. Бессарабова Светлой памяти Александра Сергеевича Туберозова, сотрудника Староладожского музея Траншея XI1 была проложена в 1984 году в южной части Старой Ладоги с целью установки для жителей ул. Никольской водоразборной колонки (рис. 1 и 2). Годом ранее была вырыта траншея IX, тогда же обследованная автором2. Она отходила от асфальтированной дороги, идущей вдоль северной стороны Никольского монастыря. Траншея XI стала 'продолжением траншеи IX. Она прошла сначала вдоль указанной дороги, по южному краю картофельного поля (отрезок О—А). Обогнув угол огорода (т. А), траншея шла далее по его восточной обочине, вдоль ул. Никольской, до т. С, где и была установлена колонка. Длина тр. IX — 3 м, отрезка О— А — 19 м, участка А — С — 214 м. Общая длина -траншей IX и XI — 236 м. Для изучения и фиксации стратиграфии в траншеях производились зачистки стенок. Значительное внимание было уделено просмотру отвальной земли и сбору подъемного материала на обширном картофельном поле, по краю которого прошла траншея3. Зачистка 1 (рис. 2). Участок О — А, южная стенка. В 2— 15,40 ад от О к востоку (по ходу траншеи). Длина зачистки 13,40 м. Участок зачистки от т. 4 м до 15,40 м от О был зачерчен. Фрагмент чертежа дается на рис. 3. От дневной поверхности до глубины 0,14—0,50 м «дет перемешанный слой пестрой окраски, содержащий позднейшие отложения. Ниже залегает слой темной гумусной земли мощностью 0,20—0,48 м. Верхняя часть общего гумуса, по толщине составляющая большую его часть или половину, — это довольно рыхлая аморфная черная земля. В ней встречаются небольшие камни, обломки костей животных, гончарные и изредка лепные черепки. Нижняя часть слоя общего гумуса — это более плотная и вязкая глинистая темно-серая земля. На ней, т. е. примерно посередине общего гумусного слоя или в его нижней части, залегает слой времени древней Ладоги (слой «л»). Чаще всего он имел вид двуцветной «горелой» прослойки: тонкий пласт углей, на котором лежит тонкая прослойка желтовато-белого цвета, напоминающая глину. Слой «л» содержит фрагменты лепных ладожских сосудов, обломки костей животных и рыб, в т. ч. очень измельченные, рыбью чешую, мелкие обломки кальцинированных костей; найдены три железных предмета. Максимальная толщина слоя «л» 4—5 см. Местами двуцветная прослойка не наблюдалась, но па уровне ее залегания встречались обычные для этого слоя находки. Со слоем «л» в районе зачистки 1 связаны три скопления камней и культурных остатков. Так, в 9—10 м от О к востоку наблюдалось скопление 4 (рис. 3): с небольшим пологим углублением связаны три горелые прослойки, небольшая конструкция из камней и лежащие отдельно плоские камни. Здесь встречены обломки лепной керамики, много рыбьих костей и чешуи, «ость животного. Под общим гумусным слоем залегает пласт стерильной серовато-зеленоватой глины мощностью 0,30—0,60 м. Сразу под глиной лежит тонкая, около 1 см толщиной, глинистая прослойка почти черного цвета, содержащая угольки. Грунт ее — измельченный, производящий впечатление культурного слоя. С ней связана полоса темно-серого пятнистого песка шириной 7—15 см. Этот лежащий под глиной слой обозначен нами как слой «н». Ниже идет чистый ярко-желтый материковый песок. Стратиграфия зачистки 1 отражает основные этапы исторического освоения данной территории. Слой «н» — это, по-видимому, древнейшая почва, на которой оставили следы своего пребывания неолитические охотники и рыболовы. Слой неолита был погребен под мощным пластом зеленоватой глины в результате ладожской трансгрессии. Со временем на глине образуется новый почвенный слой — темно-серая глинистая земля. В конце I тысячелетия н. э. эту территорию осваивают ладожане. Остатки их жизнедеятельности наслаиваются на древнюю почву — темно-серую землю. Со временем слой «л» перекрывается более поздними культурными отложениями, образовавшими верхний черный гумусный слой. Зачистка 1—А. Участок О—А, северная стенка. Археологические наблюдения производились на участке от 1,75 до 10,10 м от О к востоку. Здесь та же стратиграфическая картина, что и на южной стенке, но верхние слои из-за близости к огороду нарушены гораздо сильнее. Так, иногда куски кирпича в стенке траншеи залетают всего в 2—3 см над слоем «л». С ладожским слоем связано скопление 2, находящееся напротив скопления 4 южной стенки. Очевидно, это единый комплекс — неглубокая яма хозяйственного назначения. В районе скопления 2 в верхней части темно-серой глинистой земли был найден кремневый отщеп эпохи раннего металла — раннего железа. Траншея IX (1983 г.). Зачистка А. Западная стенка траншеи, в 2 м к северу от южного ее конца. Верхний слон, толщиной 0,20—0,25 м, — серая огородно-почвенная земля. Ниже лежит пласт очень плотной глинистой желто-серой земли мощностью 0,40—0,55 м. Он идет до глубины 0,60 — 0,75 м от дневной поверхности, содержит позднейшие отложения, иногда встречаются гончарные черепки. Ниже залегает собственно культурный слой — темный, почти черный гумус мощностью 0,30—0,35 м. В нем встречаются обломки керамики — гончарной, в т. ч. поздней, и лепной (в нижней части слоя), а также угольки, обломки камней, иногда — мелкая кирпичная крошка. Слой «л» здесь не наблюдается, гумусный слой кажется более однородным и более нарушенным, чем на участке О—А. Ниже, до глубины 1,30—1,45 м. идет пласт тем«о-серой глины. Под ней прослеживается слой «н». Еще ниже, в материковых слоях, залегают камни. Аналогичная свита напластований наблюдается и на восточной стенке траншеи IX. Последующие зачистки были выполнены на основном участке траншеи — А—С. Здесь на стенках местами виден горелый слой времени древней Ладоги, более интенсивный, чем на отрезке О—А. Зачистка 2. Западная стенка траншеи, 84,40—86,30 м от А к северу (то ходу траншеи). Длина зачистки — 1,90 м. Здесь, близ т. Б, где сначала предполагалось установить колонку, траншея расширяется до 1,5 м, и западная стенка проходит уже по огороду. Было важно выяснить состояние древнего слоя в условиях распашки. От дневной поверхности до пласта светлой глины идет аморфный перемешанный слой темно-серой, почти черной земли. Мощность его в средней и северной части зачистки — 0,18—0,30 м. Здесь .в нижней части гумуса встречены гончарные черепки. В северной части зачистки в 2 см над глиной найдена сильно окислившаяся железная ладейная заклепка. У южной границы зачистки наблюдается край какой-то ямы, глубиной до 0,40 м от дневной поверхности. В основании ямы, в черной земле, среди камней, был найден фрагмент бронзового пластинчатого орнаментированного браслета XIII—XIV вв. Здесь же встречены обломки гончарной керамики и лепная стенка. Под гумусным слоем залегает пласт глины мощностью 0,16—0,65 м. Зачистка показала, что общий гумусный слой, включая ладожский, здесь разрушен пахотой. Зачистка 3. Восточная стенка траншеи. 72,30—73,65 м от А 'к северу. Длина зачистки — 1,35 м. У дневной поверхности лежит аморфный черный гумусный слой, содержащий много камней и угольки. Встречались фрагменты гончарной и лепной керамики. Мощность его невелика. Уже в 0,23—0,25 м от дневной поверхности начинается слой темно-серой глинистой земли, на котором лежит ладожский слой, несколько отличающийся от двуцветных горелых прослоек отрезка О—А. Это «горелый» слой черного цвета, толщиной 4—7 см. Он более интенсивно насыщен углем, в том числе измельченным. Угля больше в основании слоя, на древней почве. Иногда наблюдалась зола. В этом слое собрано немало обломков лепной керамики, мчюгие из них повреждены огнем. Найден фрагмент керамического тигелька. В горелом слое встречались также мелкие обломки костей животных, рыбьи кости и чешуя, камни. Горелый слой продолжается к северу и югу от зачистки, протяженность его около 4 м. Создается впечатление, что здесь сгорела какая-то легкая деревинная постройка. Толщина слоя древней почвы — 12—15 см. Под ним лежит пласт глины мощностью 0,18—0,24 м. Зачистка 4. Восточная стенка траншеи. 87—89,60 м от А к северу. Длина зачистки 2,60 м. .Среднюю и южную часть зачистки занимает скопление камней и культурных остатков, связанных с пологой ямой, врезавшейся в пласт зеленоватой глины и почти уничтожившей его. В основании ямы лежит горелая 'прослойка, немного выше — другая. В заполнении ямы лежат небольшие камни. В скоплении залегало много обломков лепной ладожской керамики, встречались рыбьи кости и чешуя, кусочки обугленной черной бересты, изредка — обломки костей животных. Среди углей попадаются мягкие сгоревшие стебельки. Под ямой — остатки пласта светлой глины, толщиной 2—3 см. Стратиграфия северной части зачистки, за пределами ямы: от дневной поверхности идет явно перемешанный черный гумусный слой мощностью до 0,18 м, ниже залегает слой древней почвы толщиной до 0,15 м. Под ним — пласт серо-зеленоватой глины толщиной 0,08—0,16 м. Зачистка 5. Восточная стенка траншеи, 173,40—177,40 м от А к северу. Длина зачистки — 4 м. От дневной поверхности идет неровный слой общего гумуса, лежащий на материке — мощном пласте светлого щебня (в верхней части — с оранжевым песком). Ни пласта глины, ни слоя «н» здесь нет. Максимальная 'мощность общего гумусного слоя — 0,53 м. В крайних точках зачистки материк залегает от дневной поверхности всего в 0,27 м. Слой общего гумуса поврежден пахотой и четкой структуры не имеет. При его зачистке встречались камни, обломки гончарной и лепной керамики (лепная встречалась даже в верхней части слоя), кости животных и рыб, чешуя (последняя — не только в нижней, но И в средней части общего гумуса). Отложения ладожского времени встречались в основном в нижней части общего гумуса, обычно в 3—7 см над материком, а также па материке. Это многочисленные обломки лепной ладожской керамики, рыбьи кости и чешуя, обломки «костей животных. Среди лепных черепков есть крупные; удалось склеить части некоторых сосудов, в том числе миниатюрного сосудика. Найдены костяной конек для катания на льду и заготовка изделия из рога. У северного края зачистки на материке найдена архаичная костяная проколка, относящаяся, возможно, к эпохе неолита или раннего металла. Далее от зачистки 5 к т. С культурный слой почти сходит на нет. Так, в 186—188 м от А мощность гумусного слоя от дневной поверхности до материка на западной стенке траншеи составляет 15—20 см, на восточной — не более 15 см. Этот слой лежит па массиве белого материкового щебня и гальки. В 207 м от А толщина гумуса на западной стенке — около 15 см, на восточной — около 10 см. Зачистка 6. Конец траншеи, западная стенка (на восточной слоя почти нет). 0,40—1,90 м к югу от С. Длина зачистки — 1,50 м. От дневной поверхности до .материка — белого щебня — идет тумусный слой. В 'северном конце зачистки его толщина 0,17—0,18 м, в южном — 0,09—0,10 м. Большую часть зачистйи занимает пологая яма глубиной 0,42 м от дневной поверхности, заполненная гумусным слоем. В основании гумуса залегают камни. Нижняя часть гумусного слоя — рыхлая черная земля, содержащая угли, обломки лепной ладожской керамики, много рыбьих костей и чешуи. Здесь же найден маленький обломок бронзового круглого в сечении стерженька. Эта нижняя часть гумуса образует полосу толщиной 12—16 см. На материке также встречаются лепные черенми, рыбьи кости и чешуя, угольки. Верхняя часть гумусного слоя — более плотная, более светлая, здесь встречаются небольшие камни и щебень. Таким образом, в районе зачистки 6 выявлена еще одна яма хозяйственного назначения древпеладожского времени. Нижняя часть ее заполнения выглядит еще не нарушенной. Но культурный слой, лежащий у поверхности и имеющий небольшую мощность, здесь разрушен пахотой. Об этом говорит не только характер его, но -и находка современного предмета на материке у северного конца зачистки. На стенках траншеи А—С кроме неглубоких ям, выявленных в зачистках 2, 4 и 6, наблюдается ряд прорезанных траншей разновременных ям, иногда довольно глубоких, уходящих ниже дна траншеи. Большинство ям — явно более позднего времени, чем VIII—X вв., судя по их заполнению. Это ямы 1, 2, 3, 6, 9 и, по-видимому, яма 4. Характер ямы 8 неясен. На западной стенке траншеи на участке в 7—21,2 м от А к северу, т. е. на протяжении около 14 м, прослеживается пологое понижение гумусного слоя (яма — ?), рис. 2, № 10. Гумусный слой опущен в пласт материковой глины до глубины 1 м от дневной поверхности. В районе этого понижения на стенке траншеи видны черная земля, щебень, камни. На восточной стенке траншей это понижение культурного слой почти не заметно. Ямы 5 и 7 относятся ко времени древней Ладоги, Они имеют 'Производственный характер. Так, в яме 5 на дне или близко ко дну были найдены обломки керамических тигельков и бронзовый слиток в виде 'Маленького неправильного шарика. В зачистках, отвалах земли и на поверхности картофельного поля «был собран большой вещественный материал, который дополняет картину исторического освоения данной территории, запечатленную в стратиграфии. Найдены предметы из кремня и других пород камня, из глины и стекла, кости и рога, железа и цветных металлов, шлаки, кости животных, обломки гончарной керамики. Получено более 600 фрагментов лепной ладожской керамики.4 Древнейшие находки датируются временем неолита: отбойник из гранита, отбойник-ретушер кремневый, нуклеус кварцитовый в начальной стадии, два кремневых отщепа с ретушью по одному краю, фрагмент костяного орудия «под углом 45°». К эпохе неолита — раннего металла относятся сланцевый шлифованный топор и кремневые предметы: три сработанных нуклеуса, скобель, нож на отщепе, два скребка на отщепах, массивный отщеп и, возможно, еще два отщепа кремня. По-видимому, к эпохе неолита или раннего металла относится костяная проколка, найденная в зачистке 5 па материке. С неолитом связывается слой «н». Он прослежен в траншее IX; на участке О—А; в южной части участка А—-С. Далее к северу по ходу траншеи он деградирует — отсутствуют угольки (зачистки 2—4), а затем исчезают вовсе (зачистки 5 и 6). Находки неолитических орудий, при отсутствии керамики этого времени, и характер слоя позволяют думать, что данный участок входил в состав територии, прилегающей к расположенной где-то неподалеку стоянке. Единичные находки эпохи раннего металла и раннего железного века свидетельствуют, быть может, о попытках освоения этой местности еще в доладожскии период. Наиболее ярко выражен на данной территории слой времени древней Ладоги. К этому периоду относятся скопления камней и культурных остатков, связанных с приготовлением пищи, с чисткой рыбы; неглубокие хозяйственные ямы, две ямы производственного назначения. Кажется, что на этом участке занимались, в основном хозяйственной и производственной деятельностью: бронзолитейным делом (яма 5), возможно, металлообработкой (яма 7), готовили на открытом воздухе пищу и, возможно, заготовляли .рыбу впрок. Рыболовство играло большую роль в хозяйстве ладожан. Па дне ямы 7 найден маленький железный наконечник составной трехзубой остроги. Эта хозяйственная деятельность протекала вблизи жилищ, о чем свидетельствует обилие лепной керамики, но 'все же, вероятно, несколько в стороне от них. Этому способствовало окраинное положение данного участка. Непосредственно в ладожском слое (в зачистках и ямах 5 и 7) собраны обломки лепных сосудов и вещи, среди которых 6 железных предметов, бронзовый слиток, фрагменты керамических тигельков, 2 костяных предмета, 1 — каменный, шлаки. На картофельном поле найдены 2 стеклянных бусины IX—X вв. В зачистках, отвалах и на картофельном поле собрана целая коллекция в основном переотложениых вещей, относящихся к кругу древностей времени древней Ладоги — древней Руси. Это изделия из железа: заклепки ладейные, зубило, гвоздь, обломок косы-горбуши; бронзовые предметы: фрагмент узкомассивного литого браслета, 2 слитка (сырье ювелира), обрезки и фрагмент бронзового листа; обломки керамических тигельков и льячки, керамические пряслица и 1 костяное, обломки привозных амфор, кусок рога лося со следами пиления и заготовка костяной поделки, фрагмент массивного точильного камня — плиты, несколько стеклянных бус, в т. ч. фрагмент очень редкой полихромной. Траншея XI прошла, в основном, по обочине огорода, где ладожский слой местами еще уцелел от распашки. Часть слоя была уничтожена более поздними ямами. На территории же картофельного поля, издавна подвергавшегося распашке, ладожский слой, надо думать, в значительной степени или полностью уничтожен. Об этом говорят и довольно многочисленные древние предметы, оказавшиеся на поверхности огорода. Вскрытый траншеями IX—XI участок являлся, по-видимому, юго-западной окраиной первоначального ладожского поселения. Участок был заселен не позднее IX века, но вполне возможной датой нам кажется VIII век. Об этом позволяет думать керамический материал. Культурный слой времени ранней Ладони района картофельного поля, возможно, составлял единое целое со слоем этого времени на территории Никольского монастыря, открытым в 1978 году отрядом Ленфилиала Института «Спецпроектреставрация» под руководством О. М. Иоаннисяна.5 1 По нумерации траншей, археологический досмотр которых был осуществлен автором. 2 Первоначальный осмотр траншеи IX был проведен совместно с Г. С. Лебедевым. 3 За консультации во время моей работы в траншее я признательна А. Н. Кирпичникову и В. А. Назаренко. Я благодарю Ю. Н. Урбана за помощь в атрибуции каменных орудий и 3. А. Львову за постоянную помощь в определении стеклянных бус. 4 Объем статьи не позволяет подробно рассмотреть здесь ямы 5 и 7, вещевой материал и лепную керамику. Этим темам автор предполагает посвятить специальные работы. 5 Иоаннисян О. М., Гусева О. Г., Стеценко Н. К. Раскопки в Никольском монастыре в Старой Ладоге // АО 1978 года. М., 1979. С. И—12. Иояяиисян О. М. Отчет об архитектурно-археологических исследованиях в Никольском соборе в Старой Ладоге в 1978 году и камеральной обработке коллекции. Л., 1979. (Библиотека Староладожокого музея). «Новгород и Новгородская Земля. История и археология». Материалы научной конференции
Ответов - 5
Хорт: Центр и периферия Приильменья: особенности социально-политического развития В. Я. Конецкий Возникновение Новгорода и формирование государственности на территории Северной Руси относится к кругу проблем, представляющих безусловный интерес для специалистов по древнерусской истории. Данные вопросы имеют большую историографическую традицию, которую детально проанализировать в рамках данной статьи не представляется возможным. Однако, в конечном счете, все разнообразие точек зрения сводится к различной оценке роли внешних и внутренних факторов в ходе указанных процессов. Если для историков XIX — первых десятилетий XX вп. важную роль в построениях обычно играло летописное «Сказание о призвании варягов», то с конца 30-х и, особенно, в 50-е годы абсолютно доминировали рассуждения в русле концепций автохтонизма и антинорманизма. Лишь в последние десятилетия, особенно в связи с изучением генезиса древнейших городов и функционирования трансконтинентальных торговых путей, и в первую очередь Балтийско-Волжского, в ряде работ внешним факторам формирования Древнерусского государства вновь стало придаваться важное значение'. Нынешний этап изучения данных вопросов характеризуется привлечением обширного круга археологических материалов, происходящих не только из города, но и in его широкой округи. Это создает возможность впервые представить фон, на котором происходит формирование будущего центра Северной Руси. Существенное расширение источниковой базы, происходящее за счет археологических данных, позволяет в ряде случаев оценить в новом контексте уже давно известные сведения письменных источников В предлагаемой работе мы ХОТИМ обратить внимание на существенную специфику социально политического развития центра и периферии Прппльмеш.я в конце I тыс. н. э. Данное обстоятельство является серьезным аргументом против размещения здесь в догосударственный период единого социального организма — племенного союза «ильменских словен». Вместе с тем, отмеченные различия позволяют более объективно оценить ход исторического процесса в рассматриваемом регионе и не могут не учитываться при создании моделей формирующейся здесь раннегосударственной структуры. Важнейшим исходным условием для рассмотрения вопросов возникновения города и государства в Северной Руси является объективная характеристика славянского расселения в данном регионе в первой половине IX в., т. е. времени, непосредственно предшествующем интересующим нас событиям. Согласно современным представлениям, время появления славян на Северо-Западе по данным письменных источников определяется VIII в., чему не противоречат и археологические материалы. С этого периода в лесной зоне Восточной Европы распространяется специфический набор хозяйственно-бытового инвентаря, характеризующий только славянскую культуру и ранее фиксируемый на бесспорно славянских территориях2. Для Приильменья эти новые черты связываются с культурой сопок- Выделение древнейших славянских памятников на Северо-Западе сопряжено с определенными трудностями. Это обусловлено их очевидной немногочисленностью и характером сохранности культурного слоя. Единственным исключением здесь является Ладога, для которой в слоях третьей четверти VIII в. отмечены элементы культуры, соотносимые со славянами3. Однако, данный пункт, находящийся в отрыве от основного массива памятников культуры сопок и которому изначально были присущи торгово-ремесленные функции, конечно, не следует считать местом наиболее раннего присутствия славян на Северо-Западе. Представляется справедливой точка зрения, согласно которой территорией первоначального закрепления славян в данном регионе является Ильменское Поозерье и район истока Волхова. В настоящее время здесь известно 28 селищ, на которых представлены материалы конца I тыс. н. э. Раскопки, проведенные на поселениях Холопий Городок, Прость, Георгий, показали, что на них безусловно присутствуют слои IX в. Восьмой век, как время возникновения этих памятников, по мнению Е. Н. Носова, не исключается, но для безоговорочных утверждений необходимы дальнейшие исследования4- За пределами самого центра Приильменья поселения, возникшие в IX в, исследовались в бассейне Меты (Золотое Колено, Заручевье), Полы (Сельцо, Княжая Гора), Луги (Передольский Погост, Косицкое, Курская Гора), Шелопи (Куклкнское городище). Что касается хронологии сопок, то насыпи, относящиеся к VIII в., известны лишь в окрестностях Ладоги. За пределами данного микрорегиона они датируются обычно IX—X вв.5 Таким образом, существующая источниковая база позволяет предполагать, что подавляющее большинство известных ныне более, чем 600 памятников культуры сопок возникает в IX—X вв. и, прежде всего, во второй половине указанного периода. Судя по совместным находкам и соотношению лепной и раннегончарной керамики, основная масса известных ныне селищ существует в X в. В это время происходит заселение не только некоторых окраин ареала культуры сопок, как, например, низовье р. Великой, бассейнов Плюссы и Оредежа, если говорить о западных районах Новгородской земли, но. меняется и демографическая ситуация на важных магистралях славянского расселения в самом Приильменье, в частности, в долине Ловати. Итак, территория, маркированная сопками, которую обычно связывают с племенем «ильменских словен» и принимают за исходную при рассмотрении формирования северно-русской государственности, на самом деле складывается лишь в X в., т. е- на 100—150 лет позднее интересующих нас событий. Реконструкция же демографической ситуации в Приильменье на середину IX в. в лучшем случае позволяет говорить лишь об рассеянном очаговом расселении. При этом особую роль, как уже упоминалось, играло Поозерье, характеризующееся наиболее благоприятными естественными условиями и удобством для защиты от внешней опасности. Показательно, что на остальной территории Приильменья отмечены пункты раннего славянского присутствия, преимущественно городища. Некоторые из них, как например, Сельцо, Курская Гора, городок на р. Маяте в X в. были оставлены населением. Очевидно, мы здесь имеем дело с ситуацией, когда на начальных этапах славянской колонизации Приильменья опорными пунктами являлись укрепленные поселки, в которых было сосредоточено все население, осваивающее в дальнейшем близлежащую округу. Как мы попытались показать, заселение Приильменья славянами представляло длительный процесс. При этом основной миграционный поток, очевидно, шел с юга- Аргументами в пользу этого, кроме уже упомянутого комплекса орудий труда, является распространение в горизонте Д Ладоги набора женских украшений верхнеднепровского происхождения, часть из которых имеет более отдаленные южные прототипы6. Особенно показателен здесь анализ керамического материала, предпринятый А. В. Плоховым, выделившим на поселениях Приильменья конца I тыс. н. э. два характерных типа лепной керамики7. Один из них, представленный горшками эсовидного профиля с небольшим венчиком, имеет сходство с керамикой славянских памятников VII—X вв. лесостепи и юга лесной зоны Восточной Европы, но особенно близок керамике культуры смоленских длинных курганов. На Северо-Западе данный тип представлен на всей территории славянского расселения С южным культурно-демографическим импульсом связаны и некоторые другие компоненты керамического комплекса, имеющие более узкое распространение в рассматриваемом регионе. Так, например, глиняные сковородки — характерный элемент культуры славянских памятников Украины, отчетливо выступает лишь южнее оз. Ильмень — в долине Ловати8- Иное направление культурных связей иллюстрирует другой характерный для Приильменья тип лепных горшков с четко выделенными плечиками, а иногда и ребром при переходе от тулова к венчику. В литературе данный тип обычно называют «ладожским» по месту наиболее ранних и массовых находок. Керамика «ладожского типа» распространена в центральном и северном Приильменье, включая район Ладоги, где она фиксируется с середины VIII в., т. е. с начала возникновения данного поселения. При рассмотрении прототипов данной керамики обычно указывают материалы, происходящие с западно-славянских памятников Балтийского побережья, хотя их серьезный сравнительный анализ до сих пор отсутствует. Тем не менее данный факт наряду с аргументами, привлекаемыми из других наук, в первую очередь из истории языка, служит для авторов основой выводов о заселении Приильменья выходцами из Польского Поморья. Таким образом, археологические материалы свидетельствуют в пользу гетерогенного происхождения славянского населения Северо-Запада, и, в частности, Приильменья, не составляющего изначально культурного и диалектного единства. Заселение происходило в результате нескольких миграционных волн, исходящих из разных территорий. Это является серьезным аргументом против возможности размещения в Приильменье особого славянского племени в том смысле, который обычно приписывается летописным племенам в исторической и археологической литературе. Что же в настоящее время можно сказать о социальной организации населения Приильменья в конце I тыс. н. э. Низовой социальной структурой и основой экономической ячейкой общества сопок была, очевидно, большая семья, или семейная община. Это подтверждается материалами полностью исследованного комплекса памятников, оставленного рядовой сопочной общиной в урочище Губинская Лука на Ловати, а также опосредованно характером усадеб древнейшего Новгорода. Подобные образования имели в эпоху Средневековья широчайшее распространение как у славян, так и у других народов. В состав подобной общины, насчитывающей десятки человек наряду с лицами, связанными родством с ее главой, могло входить зависимое население. Главе общины принадлежала вся полнота власти в экономической и сакральной сферах. Понять характер и особенности данной структуры у славян Приильменья в конце I тыс. н. э. невозможно без правильной оценки сопок — уникальных сакрально-погребальных сооружений, не имеющих аналогий в остальном славянском мире. Согласно традиционной интерпретации, абсолютно господствовавшей с конца 30-х до конца 60-х гг. и сохранившей определенное влияние до сих пор, сопки расцениваются как места захоронений всех членов, возводивших их общин, т. е. как коллективные усыпальницы, связанные в социологическом плане с первобытнородовой традицией. В связи с этим в литературе имеются указания на «десятки» погребений, якобы содержащихся в сопках", что абсолютно не соответствует истине. В любом случае приходится признать, что в сопках могла быть похоронена лишь незначительная часть населения. Данное обстоятельство с учетом размеров сопочных насыпей заставляет сделать вывод, что сопки связаны с захоронениями представителей социальной верхушки, поскольку именно количество труда, затраченного на совершение погребального обряда, считается в настоящее время объективным археологическим критерием определения социального статуса погребенных. При этом точные количественные подсчеты погребенных лишены смысла, постольку погребения людей, ради которых возводились сопки, с высокой долей вероятности могут сопровождаться дополнительными захоронениями лиц, принесенных в-жертву в связи с погребальным обрядом. На существование подобной практики у славян указывают многочисленные свидетельства древних авторов. Судя по всему, погребальная функция сопок не является единственной. Несмотря на вариации в конкретном воплощении, эти памятники обладают устойчивым набором признаков, соотносимых с моделью мира. В архаических культурах подобная семантика присуща всем сакрально значимым объектам. Таким образом, сопки выступают как языческие храмы, связанные с культом предков в лице глав соответствующих общин. . В поисках истоков сопочного обряда внимание исследователей неизбежно обращается к Старой Ладоге — району наибольшей концентрации этих памятников и где находятся наиболее ранние из известных на сегодня подобные насыпи. По данным многолетних исследований Ладога, возникшая в середине VIII в., уже изначально предстает как торгово-ремссленпое поселение с широкими международными связями, где активную роль играли выходцы из Скандинавии. В этих условиях, в среде разноэтничного и, прежде всего, славяно-скандинавского населения и возникает обычай возведения сопок. В его основе лежит перенесенная из Скандинавии идея сакральных социально-престижных курганов. Эти идеи, заложенные в сопочном обряде, были вполне созвучны устремлениям сельской общинной верхушки, что и обусловило заимствование в дальнейшем, в результате славянского расселения, широкое распространение сопок в Приильменье. Не исключено, что свою роль сыграли при этом импульсы ладожского населения, причиной которых были кризисные ситуации в Ладоге. Так Д. А. и А. Д. Мачинские пишут о разгроме «социальной верхушки первого русского протогосударства» в связи с волной экспансии викингов в 40-е гг. IX в. Итак, широкое восприятие сопочного обряда верхушкой славянского общества является прежде всего выражением значительного экономического потенциала соответствующих общин, позволяющего вкладывать огромные трудовые ресурсы в непроизводственную сферу. Возможность организации столь масштабных работ свидетельствует также и о характере власти глав этих общин. Все это в конечном счете означает появление в славянском обществе достаточно широкого социального слоя, обладающего экономическими возможностями, сильной властью и нуждающегося в демонстрации своего социального престижа. Таким образом, очевидно, что по уровню социального развития славяне Приильменья в конце I тыс. н. э. уже далеко отстоят от стереотипных представлений о родоплеменном строе. В ходе славянского заселения будущей Новгородской земли формируется целый ряд территориальных групп населения, фиксируемых по концентрации сопок на участках в несколько десятков километров и отдаленных друг от друга обширными свободными пространствами, Наиболее крупные из них располагаются в верховьях Луги, средних течениях Ловати и Меты, районе озер Великое и Меглино и др. В литературе подобные образования связывают обычно с «малыми племенами», подобными, скажем, десяткам мелких племен, известных у западных славян. Однако, употребляя данный термин применительно к славянскому населению Приильменья в конце I тыс. н. э., следует иметь ввиду совершенно справедливое высказывание М. И. Артамонова, который считал, что формирующиеся н ходе славянской колонизации лесной зоны Восточной Европы территориальные объединения соответствуют традиционным племенам лишь по форме. Это представляется вполне справедливым, учитывая эпоху, о которой идет речь. Формирование подобных «племен» было обусловлено как характером колонизации, связанной с перемещением достаточно крупных групп населения, что свойственно эпохе «военной демократии», так и потребностями организации жизни на новых местах. Эти территориальные объединения гарантировали защиту входящих в них общин от посягательств со стороны соседних подобных группировок, обеспечивали на основе обычного права мир внутри племен. Кроме того, в конкретной ситуации Приильменья нельзя сбрасывать со счетов наличие в целом ряде районов иноэтничного населения культуры длинных курганов. И если в целом исход этого противостояния был исторически предрешен в пользу славян, то на микрорегионалыюм уровне соотношение сил могло быть самым различным. С вопросом о «племенах» тесно связана проблема формирования локальных центров, которые интенсивно развиваются где-то с рубежа IX—X вв. Они характеризуются крупными сопочными могильниками, значительными размерами поселенческих комплексов, в состав которых наряду с неукрепленными участками нередко входят И городища. Появление подобных центров следует связать с процессом ' выделения наиболее сильных и знатных патриархальных родов, которые по мере своего усиления начинали оказывать влияние на жизнь всей округи. Намечается определенная иерархия местных центров. Крупнейшие из них расположены в районе пос. Любытино на Мете и при Передольском погосте на р. Луге и являются центрами соответственно Мстипского и Луженого скоплений сопок. Пункт, близкий по значению вышеназванным, располагался также в д. Городище Сандовского района Тверской области, на восточной окраине сопочного ареала. Центры более низкого ранга известны в различных частях коренной территории Новгородской земли. К ним можно отнести Нестеровичи, Заручевье в бассейне Мсты, в бассейне Плюссы и др. Хотя подобные памятники до сих пор исследованы еще недостаточно, можно говорить, что на них гораздо шире, чем на рядовых поселениях представлены женские украшения, являющиеся предметом импорта (прежде всего бусы), встречаются находки, связанные с дружинным бытом и торговлей. Все это подчеркивает высокий социальный статус их хозяев. Итак, если попытаться в целом определить общественный строй населения Приильменья, возводившего сопки, то его безусловно, следует отнести к высшей ступени первобытности, к которой также применяют термин «варварское общество». Подобная социальная организация имела широкое распространение в различных регионах мира па стадии перехода от первобытности к классовому обществу. Исчерпывающая характеристика «варварского общества» на скандинавском материале дана Л. Я. Гуревичем17. Оно определяется распадом родовых отношений, по при этом роль родственных связей остается ведущей. Важнейшей хозяйственной и социальной ячейкой общества является большая семья (домовая община). Внутренне общество неоднородно. Его основу составляют свободные домохозяева-землевладельцы (главы патриархальных семей). Во главе общества стоит знать — наиболее родовитые, богатые и воинственные семьи. Прослойка несвободных людей состоит из пленных или единоплеменников, потерявших свободу. Указанные социальные ряды не составляют классов, так как и свободные землевладельцы, и знать не являются собственниками. Важнейшей особенностью варварского общества, как. считает Л. Я. Гуревич, является его «стабильность и даже застойность. Внутренние возможности трансформации этой общественной системы крайне ограничены. При столкновении с более развитой системой происходит ее распад».18 Нетрудно заметить, что все это прекрасно вписывается в контекст облика славянского общества в Приильменье в конце I тыс. п. э., каким оно выступает по археологичеекпм данным. При этом сам обычай сооружения сопок, Являющийся «иррациональным» способом трансформации прибавочного продукта в обществе, в котором внутренние связи преобладают над внешними, выступает как наиболее яркое выражение той общественной системы, о которой речь шла выше. Однако, анализируй распространение сопок и Приильменье, нельзя не обратить внимание па парадоксальный па первый взгляд факт. Дело в том. что в самом центре этой территории — Поозерье и южном Поволховье районе экономически наиболее развитом, данные памятники встречаются гораздо реже, чем за его пределами. Нельзя сказать, что этот факт прошел мимо внимания исследователей. И. И. Ляпушкин, например, видел в нем свидетельство неславянской принадлежности сопок19. После работ Е. Н. Носова стала ясна подлинная картина заселенности района, примыкающего к Новгороду в интересующую нас эпоху. И хотя число пунктов, где были обнаружены сопки или получены сведения о наличии их в прошлом, несколько увеличилось, количественная диспропорция между сопочными могильниками и селищами выступает весьма наглядно. Конкретно это соотношение составляет 11:28. Важно отметить, что в подавляющем большинстве сопки данного района — небольшие одиночные насыпи. Е. Н. Носов видит главную причину этого в том, что «поскольку сопки как тип погребальных сооружений сложились непосредственно в Поволховье и Приильменье в процессе славянского расселения, было время, когда славяне продвинулись сюда, а сопок еще не сооружали. Подобный период должен быть представлен славянскими селищами именно в Поозерье». Все это абсолютно справедливо. Но вместе с тем независимо от времени возникновения указанных 28 селищ, содержащих лепную и раннегончарную керамику, все они, безусловно, функционировали в X в., т. е. во времена сопочной традиции. Иначе говоря, существовали какие-то причины, тормозившие или рано оборвавшие обычай сооружения сопок в самом центре Новгородской земли. Очевидно, решение данного вопроса следует искать не в хронологии древнейших памятников, а в особенностях социально-политического развития данного района. Как полагают многие современные исследователи, важнейшим фактором, повлиявшим на ход всей истории Северо-Запада в конце I — начале II тыс. н. э., было прохождение по данной территории крупных торговых и военных путей. Важнейшую роль из них играл Балтийско-Волжский путь, начавший функционировать во второй половине VIII в. Главной активной силой на нем выступали выходцы из Скандинавии, вступившей в данный момент в новый, характеризующийся повышенной внешней активностью период своей истории—«эпоху викингов». В целях обеспечения стабильного функционирования волховского участка пути наряду с Ладогой — древнейшим на Северо-Западе местом славяно-скандинавских контактов, к рубежу VIII—IX вв. возникает целый ряд укрепленных поселений. По мнению Е. Н. Носова, это свидетельствует о существовании некоей «организующей силы, стремившейся обеспечить регулировку движения по пути, и обладающей соответствующей властью. «Особое «стратегическое» значение при этом имел район истока Волхова. Здесь сходился ряд вариантов пути в страны арабского Востока, а также путь «из варяг в греки». Однако, имелись еще и внутренние факторы, определившие в конечном счете приоритет этих мест перед Ладогой. В отличии от последней, почти лишенной сельской округи, место будущего центра Северной Руси находилось внутри мощной поселенческой зоны, что еще более усиливало необходимость контроля над данным участком. Поэтому здесь, в самом центре сгустка поселений, у истока Малого Вол-ховиа из Волхова возникает «торгово-ремесленный и военно-административный центр» — Рюриково городище, которое Е. Н. Носов совершенно справедливо отождествляет с древнейшим летописным Новгородом. В настоящее время можно уверенно говорить о существовании поселения с середины IX в., однако- весьма вероятно и более раннее возникновение данного пункта, поскольку система контроля над водными путями в районе истока Волхова, судя по материалам Холопьего городка, существует по крайней мере с начала IX в. В IX—X вв. Городище было славяно-скандинавским поселением, причем какое-то количество выходцев «из-за моря» проживало здесь постоянно в качестве торговцев, воинов и ремесленников. Присутствие их здесь не могло не влиять на ход социальных процессов в центральном Приильменье. Славяно-скандинавское взаимодействие могло принимать различные формы и зависело от конкретного соотношения сил в разные периоды. Однако, главной тенденцией, очевидно, явилось стремление к Консолидации. Закрепившиеся в данном районе скандинавы, чтобы устоять против новых волн пришельцев, были с Неизбежностью обречены искать союза с местной славянской верхушкой. Последняя же также была заинтересован в международной торговле и, видимо, не случайно несколько веков спустя летописец писал о происхождении новгородцев сот рода варяжска». Вся совокупность имеющихся данных позволяет считать, что в IX в. еще до времени Рюрика будущая Новгородская округа входила в состав раннегосударственного организма, центром которого в начале, видимо, была Ладога. Характер хозяйственного развития центрального Приильменья безусловно обеспечивал наличие регулярного натурального добавочного продукта в объеме, достаточном для его (т. е. раннегосударственного организма) функционирования — содержания управленческого аппарата, дружинников, ремесленников, обслуживающих потребности высшего слоя общества и т. д. Важным стимулом для отчуждения прибавочного продукта от производителей являлась возможность его трансформации в социально престижные ценности посредством участия. в международной торговле. Наличие внешней силы в лице варягов облегчало деформацию традицонных норм жизни и способствовало формированию публичной власти — т. е. власти отделенной от основной массы населения. Как полагает А. Д. Мачинский, «в 810—830-е годы уже безусловно существует русское протогосударство в Поволховье, контролирующее торгово-даннические пути в верхнем Поволжье (а возможно, и-пути по Ловати на верховья Двины и Днепра) и экономически ориентированные на торговлю с Халифатом через земли Хазарии»24. В условиях деформации прежних патриархальных структур и возникновения новой системы ценностей, обычай сооружения сопок не мог получить в центральном Приильменье существенного распространения. Густонаселенная в IX—X вв. зона с малым количеством сопок, охватывающая Поозерье и Южное Поволховье, на наш взгляд совпадает с основной территорией Новгородского протогосударства, центром которого было Рюриково городище — древнейший летописный Новгород. Пределы ранней «городовой волости», население которой имеет особый статус и обязанности по отношению к городу, видимо, отразилось и в поздних источниках. Так, в приписке к «Уставу о мостех» XIII в., перечисляются тигожане, коломляне, нередичяне, вережане и питьбляне25. Независимо от характера повинностей, которые несет это население, очерченный район точно соответствует «малосопочной» зоне с некоторым естественным приращением мест позднего освоения по течению Волхова. Дальнейшее развитие государственности в будущей Новгородской земле шло по линии подчинения и обложения данью в пользу центра всего Приильменья. Это было- обусловлено, помимо естественного стремления к увеличению объема отчуждаемого прибавочного продукта, ориентацией рассматриваемого социального организма на внешнюю торговлю. При этом характер экспортируемых товаров (продукция пушного промысла и бортничества, рабы) требовала экстенсивного развития эксплуатации. По мнению Ю. В. Павленко раннегосударственпые образования, состоящие из лидирующего центра, представляющего собой город-государство и обширной, обложенной данью периферии являются типичными для эпохи перехода к классовому обществу26. Говорить о конкретном ходе и этапах подчинения Новгороду Приильменья достаточно сложно. Очевидно, это был отнюдь не разовый и не однонаправленный процесс. Он, безусловно, зависел от конкретной политической обстановки в центральном Приильменье. В данной связи безусловно следует выделить период во второй половине IX в., когда в Новгороде находились князья Рюрик и Олег, до ухода последнего в 882 г. со своей дружиной в Киев. Далее на протяжении более чем двух поколений княжеская власть в Новгороде отсутствует, что безусловно ослабило военные возможности центра формирующейся земли. Вероятно, именно с этим хронологическим отрезком следует связывать расцвет уже упоминавшихся мощных социальных структур «варварского типа» на периферии Приильменья. Зависимость данных процессов от «досягаемости» конкретных районов со стороны Новгорода хорошо иллюстрируется сопоставлением ситуаций, имевших место на Луге и Мете с одной стороны и на Ловати с другой. Если в первом случае фиксируется наличие крупных местных центров (в районе Передольского погоста и в устье р. Белой), то в долине Ловати, густонаселенном и, безусловно, эконбмически важном районе что-либо подобное отсутствует. Причина этого достаточно ясна. Раннее (с начала IX в.) включение Ловати в систему торгового пути «из варяг в греки» Поставило население данной территории под контроль Новгородского протогосударства, что и стало препятствием для формирования здесь местного автономного центра". Вместе с тем, распространение зависимости от Новгорода не означало разрушения низовых социальных структур, о чем свидетельствует широкое бытование сопочного обряда в X в. и на Ловати, и в окрестностях Ладоги. Важный этап истории взаимоотношений центра и периферии Приильменья в X в. связан с деятельностью княгини Ольги. За последние годы в литературе получило распространение мнение, что походы Ольги на Мету и Лугу, отмеченные в летописи под 947 годом, были направлены на подавление крупнейших местных социально-политических центров, ставших в данный момент, если не соперниками Новгорода, то во всяком случае реальным препятствием распространения новгородской власти в Приильменье.28 В процессе включения населения этих районов в систему даней интересы новгородской верхушки и центральной княжеской власти, безусловно, совпадали. Подтверждением этого служат неоднократные находки на новгородских усадьбах в слоях, начиная с X в. деревянных «цилиндров», связанных со сбором и перераспределением даней29. В этот же ряд этапных моментов очевидно можно поставить и события, отраженные в летописи под 988 годом, и связанные с размещением князем Владимиром в южных порубежных крепостях «лучших людей от славян, кривичей, чуди и вятичей». А. В. Куза считал, что кроме организации отпора печенегам Владимир стремился укрепить собственное положение в Киеве за счет воинов, происходящих из области его первоначального княжения30. Но при таком подходе непонятно появление в этом списке вятичей — племени, которое Владимир так и не смог покорить в результате двух походов и оказывавшем сопротивление киевским князьям вплоть до XII в. Если взглянуть на эти события под углом новгородской истории, то в них прослеживается, помимо прочего, попытка ослабить местную знать северных территорий, труднее всего контролируемых из Киева. Кстати сказать, именно таким образом объясняет эти действия относительно приладожской чуди А. Н. Кирпичников. Было бы крайне интересно сопоставить эти мероприятия князя Владимира с конкретной историей и упадком ряда местных центров среднего ранга в Приильменье (типа Нестеровичи, Заручевья и т. д.). но это требует дальнейших археологических изысканий. Итак, в конце I тыс. н. э. в Приильменье происходит формирование социально-политических структур двух типов. Если для центра этой территории (Поозерья и Южного По-волховья) уже для I половины IX в. можно говорить о наличии здесь протогосударственного организма, то на периферии региона, прежде всего, на Луге и в среднем течении Меты сложились социальные структуры архаичного, «варварского» облика. Развитие новгородской государственности шло по линии подчинения периферии Приильменья ее центру. Данный процесс привел во второй половине X В. к сложению коренной территории будущей Новгородской земли. 1 Здесь имеются в виду прежде всего работы А. Н. Кирпичникова, Г. С. Л е б е дев а, А. Д. Мачинского и Е. Н. Носова, 2 М и н а с я н Р. С. Проблема славянского заселения лесной зоны Восточной Европы в свете археологических данных. // Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. Л., 1982. С. 24—29. 3 К и р п и ч н и к о в А. Н. Раннесредневековая Ладога -/ итоги археологических исследований. // Средневековая Ладога. Л., 1985. С. 17—18. 4 Носов Е. Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990. С. 173—183. 6 Мачинекий Д. А. Этносоциальные и этнокультурные процессы в Северной Руси (период зарождения древнерусской народности). // Русский север. Проблемы этнокультурной истории, этнографии, фольклористики. Л., 1986. С. 23. 6 М а ч и н с К п й Д. А., М ачкнекая А. Д. Северная Русь, Русский Север и Старая Ладога в VIII—IX вв. // Культура Русского Севера. Л., 1988. С. 49—51. 7 Плохов А. В. Лепная керамика центрального Приильменья и славянское расселения (к постановке проблемы). // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Новгород, 1992. С. 119—124. 8 Конецкий В. Я. Исследования селища в урочище Губинская Лука на р. Ловать. // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Новгород, 1992. С. 197. 9 Седов В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. М., 1982. С. 66; Зализняк А. А. Новгородские берестяные грамоты с лингвистической точки зрения. //Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977—83 гг.). М., 1986. С. 217—218. 10 Седов В. В. Восточные славяне... С. 269—271. 11 Ср.: Седов В. В. 1) Восточные славяне... С. 63; 2) Новгородские сопки. // САИ, El-8. M., 1970, С, 21—22. «Новгород и Новгородская Земля. История и археология». Материалы научной конференции
Хорт: А. Н. Кирпичников Ладога и Ладожская земля VIII—XIII вв. OCR по книге Историко-археологическое изучение Древней Руси: Итоги и основные проблемы. Славяно-русские древности. Выпуск I. Под редакцией проф. И. В. Дубова. Ленинград. Издательство Ленинградского университета. 1988. Стр. 38—79. Деление на страницы сохранено. Номера страниц проставлены внизу страницы. (Как и в книге.) OCR и подготовку к html-публикации на сайте Русский город осуществил Дмитрий Камшилин. В последние годы исследователи приходят со все большее определенностью к заключению об особой исторической роли Ладоги в первые века русской истории. Развернуто об этом писал А. Н. Насонов. Он отнес Ладогу (а также и Псков) к той части Новгородской области, которая вплоть до середины XI в. складывалась самостоятельно.[1] Территория, на которую в древности распространялось влияние Ладоги, а не Новгорода, по мнению А. Н. Насонова, охватывала нижнее Поволховье, Ижорскую землю, Приладожскую Карелию, наконец, область Обонежского ряда.[2] Эти заключения автора оказались плодотворными и в какой-то мере нашли свое продолжение в науке. Так, по мнению А. В. Кузы, Новгородская земля возглавлялась Псковом, Новгородом и Ладогой. Именно эти три центра входили в состав основной государственной территории и сформировали ее.[3] Значение Ладоги в письменных источниках передается далеко не всегда. Объясняя такого рода умолчания, Д. А. Мачинский справедливо отмечает, что события VIII— IX вв. относились к периоду, который позднее очень неполно зафиксирован в летописи. В дальнейшем, учитывая соперниче- [1] Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951. С. 115. [2] Там же. С. 79—80. [3] Куза А. В. Новгородская земля // Древнерусские княжества X— XIII вв. / Под ред. Л. Г. Бескровного. М., 1975. С. 188 сл. -38- ство Новгорода и Ладоги, роль последней в летописи была умалена. [4] Ныне исследователи перестали рассматривать Ладогу как некое самобытное местное явление. Здесь добавились не только общерусские, но и общеевропейские сравнения и сопоставления. В результате в работах последнего времени заново оценено значение Ладоги как международного раннесредневекового торгово-ремесленного поселения и важнейшего ключевого места на евразийском торговом пути «из варяг в арабы» и «из варяг в греки». В деле изучения Ладоги определенные результаты в последние годы достигнуты Староладожской археологической экспедицией ЛОИА АН СССР.[5] Отметим некоторые из них. Установлена дата создания поселения в низовьях Волхова — это средина VIII в. Намечены этапы развития Ладоги, начиная с VIII в. Заново рассмотрена ее экономика, культура, ремесло и деятельность проживавшего в ней общества. Полиэтничный состав жителей ранней Ладоги не отрицает ее доминирующий славянский массив. Выявлены достоверные основы ладожской версии «Сказания о призвании варягов». Произведено представительное изучение самой Ладоги, ее округи, окрестных курганов, сопок и поселений. Впервые картографирована площадь посада и определены его границы по состоянию на X— XI и XVI вв. Очерчена ладожская городовая волость, сложившаяся в низовьях Волхова в VIII—IX вв. и поставлен вопрос о сфере ладожского влияния по отношению к финноязычным соседям. Заново изучалось ладожское домостроительство и выделены типы домов, составляющих усадебную застройку. Особое внимание привлекли относительно крупные дома площадью 50—92 м2 — предшественники посадских пятистенок X—XV вв. На месте существующей ныне каменной крепости конца XV в. открыты ее две каменные предшественницы конца IX и начала XII в. Предложены методики графической реконструкции руинированной Ладожской крепости конца XV в., а также городской территории, основанные на данных археологии, топографии и описных документов XV—XVII вв. Определены узкие даты [4] Мачинскии Д. А. О времени и обстоятельствах первого появления славян на северо-западе Восточной Европы по данным письменных источников // Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья / Под ред. А. Д. Столяра. Л., 1982. С. 20—21. [5] Научное археологическое изучение Ладоги проводится с 1884 г., а ее Земляного городища с 1909 г. В 1938—1959 гг. (с перерывами) изучением Старой Ладоги занимались Староладожская археологическая экспедиция ИИМК АН СССР под руководством В. И. Равдоникаса. Начиная с 1972 г. в Старой Ладоге работает экспедиция ЛОИА АН СССР под руководством автора этой статьи. В составе экспедиции в разные годы трудились отряды под руководством Е. А. Рябинина, В. П. Петренко, Е. Н. Носова, В. А. Назаренко. Материалы раскопок 1970-х гг. опубликованы в ряде работ, особенно в сборнике: Средневековая Ладога. Новые археологические открытия и исследования / Под ред. В. В. Седова. Л., 1985. -39- всех пяти ладожских храмов, в большинстве построенных между 1153 и 1166 гг., очевидно, по инициативе ладожских посадников. Установлены дата и инженерные принципы бастионной фортификации, возведенной возле каменной крепости в 1585—1586 гг. Именно это сооружение образует так называемое Земляное городище, где начиная с 1909 г. проходили основные археологические раскопки. Умножены результаты, достигнутые в изучении изделий из дерева, кости, бронзы, стекла и глины. Накапливается все больше данных, свидетельствующих о раннем появлении и развитии в городе на Волхове бронзолитейного, стеклодельного, костерезного, а также судостроительного ремесел. Староладожская экспедиция приложила решающие усилия, чтобы в Ладоге на базе краеведческого музея был создан историко-архитектурный и археологический музей-заповедник республиканского значения. В 1984 г. такой заповедник организован на площади около 200 га. В его состав вошла старинная застройка села, более 150 памятников архитектуры и археологии, участки непотревоженного исторического природного ландшафта, культурный слой поселения эпохи средневековья. В настоящей работе хотелось бы на основании всего собранного исторического и археологического материала вновь обратиться к узловым проблемам ладожской тематики. Сразу оговоримся. Ряд соображений в силу недостаточности и разрозненности наших источников будут высказаны гипотетически. Ладога возникла в балто-финской и саамской среде. Ее название, в котором усматривают саамскую основу, произошло. по-видимому, от имени реки Ладожки — притока Волхова. В дальнейшем по названию получившего широкую известность города Ладоги стало называться и Ладожское озеро, первоначально обозначавшееся как «озеро великое Нево».[6] Разрозненные находки на территории Ладоги относятся к эпохе раннего металла и раннего средневековья устанавливают несплошное «мозаичное» заселение этого места в древности, что ни в какое сравнение не идет с новым поселением, обосновавшимся здесь в последней четверти I тыс. н. э. Новыми археологическими исследованиями Ладоги впервые установлена дендрохронологическая дата ее основания — 750-е годы.[7] По сравнению с известной летописной датой 862 г. история Ладоги, таким образом, удревнилась не [6] Попов А. И. Следы времен давно минувших. Л., 1981. С. 56, 90— 91; Schramm G. Normannische Stützpunkte in Nordwestrußland. Beiträge zur Namenforschung // Neue Folge. Bd 17, H. 3. Heidelsberg, 1982. S. 276, 285—286. [7] Древнейший спил определен Н. Б. Черных 753 годом (более подробно см.: Рябинин Е. А. Новые открытия в Старой Ладоге // Средневековая Ладога. С. 27 cл.). -40- менее чем на 100 лет. Это, впрочем, не предел. С учетом недатированного предматерикового слоя, вскрытого на Земляном городище, дата возникновения поселения в низовьях р. Волхов в ходе дальнейших поисков может передвинуться на 740-е годы. Однако уже установленная дата — 750-е годы примечательна в нескольких отношениях. Во-первых, она фиксирует становление в низовьях Волхова нового поселения, во-вторых, имеет отношение к началу, по крайней мере, в этом месте Восточной Европы, международных торговых операций, и в третьих, — уточняет время появления в невско-ладожском регионе славянских поселенцев. До сих пор время расселения славян в лесной полосе будущей северной Руси не имело твердых хронологических вех и определялось гадательно. Археологические и исторические данные в какой-то мере позволяют обрисовать Ладогу первого столетия ее существования, когда она являлась раннегородским поселением на территории славяно-финской племенной конфедерации. Какие условия могли благоприятствовать ее развитию? Они складывались в тех случаях, когда поселение находилось на основных водных путях, служило перевалочным пунктом, гаванью, занимало ключевое положение на стыке морских и речных дорог, являлось местом контакта различных этнических групп и культур, представляло базу и рынок для налаженного производства и продажи «экономических» ценностей. Через такие поселения проходила транзитная торговля, осуществлялся сбыт и обмен товарами, было организовано специализированное ремесло. Все эти качественные признаки, которые считаются присущими наиболее преуспевающим торговым местам средневековой Западной и Северной Европы, несомненно, были характерными для Ладоги VIII — первой половины IX в. и ускорили ее подъем. Последняя, следовательно, может считаться центром концентрации торгово-производственной деятельности высшего для своего времени уровня. Действительно, оценивая Ладогу 750—850 гг., можно констатировать, что по времени своего возникновения и темпам развития она являлась одним из передовых мест тогдашнего быстр
Хорт: Статус столицы не мог не повлиять на развитие Ладоги и формирование местной военно-дружинной и купеческой прослойки. По справедливому предположению X. Ловмяньского, Рюрик и его преемник Олег, деятельность которых одно время локализовалась в городе в низовьях Волхова, сами принимали участие в русско-скандинавской торговле. Сооружение в Ладоге деревянных укреплений, перепланировка, по меньшей мере, части поселения, подразделение его на детинец и посад, возведение в прежде межплеменном центре княжеской резиденции с помещениями для стражи, дворских и родичей, вычленение на почетном месте придворного родового кладбища — все эти черты, судя по письменным источникам, присущи Ладоге второй половины IX в. Однако главным строительным достижением той поры является сооружение на мысу, образованном рекой Ладожкой и Волховом, обводной крепостной каменной стены с башней (или башнями). Это укрепление для своего времени необычно, так как явилось (первой каменной фортификацией средневековой Руси. Новая твердыня обеспечивала безопасность судоходству, торговле, всему «посадскому строению», она явно была направлена против варяжских находников, на случай их подступа к городу с разбойничьими и пиратскими целями.[51] Строилась новая твердыня, по-видимому, по инициативе уже не князя Рюрика, а его преемника Олега Вещего, который в 882 г. «нача городы ставити».[52] Этот стратегический план укрепления страны новыми городами молодое русское государство выдвинуло сразу же, как только объединились северная и южная части Руси. Новопостроенная твердыня на века закрепила за Ладогой значение мощного форпоста и своеобразных укрепленных северных ворот страны. В этот период Ладога, хотя и не являлась столицей Северной Руси, однако в качестве княжеской резиденции могла соперничать с Новгородом, а по своему значению его, похоже, опережала. Характерно следующее обстоятельство. Сообщая о походе Олега Вещего в 882 г. к Киеву, ни Начальный свод, ни Повесть временных лет не упоминают, откуда состоялось выступление армии — «и начаша воевать и налезоста Днепр реку и Смоленск град».[53] «Трудно поверить, — [51] Кирпичников А. Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л, 1984. С. 23 сл. [52] Лаврентьевская летопись... С. 23—24. [53] Новгородская первая летопись... С. 107. -54- пишет Ловмяньский, чтобы источник не упомянул в этом контексте Новгорода, если бы, по традиции, Олег имел в чем главный центр власти».[54] В этой связи обратим внимание, что войско, собранное в 882 г., включало в себя те же пять племен, которые ранее, базируясь в Ладоге, выступили инициаторами переговоров с варягами. Не было бы удивительно, если бы и на этот раз федераты, а точнее, их воинские отряды собрались не в недавно отстроенном Новгороде, а в Ладоге, где наверняка имелись суда для похода, корабельные верфи, казармы для воинов, запасы оружия и провианта. Не прерывались связи Олега Вещего с Ладогой и после объединения Северной и Южной Руси. Показателен следующий пример. Начальный свод (повторенный Новгородской первой летописью) указывал, что Олег Вещий вскоре после царьградского похода «иде к Новугороду, и оттуда в Ладогу».[55] В Ладоге, таким образом, в последний раз видели ушедшего из Киева князя. Конец его жизни уже для древнекиевских летописцев окружен неясностями. Одни писали, что он умер в Ладоге, другие, что его могила находилась на горе Щекавице в Киеве. Северная версия признана весьма правдоподобной.[56] «Город Ладога, — заключил А. А. Шахматов,— был, очевидно, связан с именем Олега».[57] Вообще Ладога, фамильное владение первых Рюриковичей, была больше связана с Киевом, чем в Новгородом.[58] Так, по сообщению К. Багрянородного в его трактате «Об управлении государством» (между 948—952 гг.), во Внешней Руси в Немогарде (Невогарде) «сидел Сфендослав сын Ингоря архонта Росии». [59] Княжение Святослава, как известно, началось в Киеве в 946 г. Если он был во Внешней Руси (в границах, очевидно, государства Рюрика), то в юном возрасте, до смерти своего отца Игоря. Нас привлекло указание резиденции молодого княжича, которую безоговорочно считают Новгородом. Однако в первой части имени города запечатлено скорее не название Новгорода, а тогдашнее наименование озера Ладоги — Нево. Иными словами, речь возможно идет о приозерном городе - Ладоге, входившей в домен Киевского князя и служившей местом пребывания его наследника. Во всяком случае вопрос, о каком городе писал К. Багрянородный, решается не столь однозначно, как принято думать. К сожалению, для сколько-нибудь целостного представления [54] Ловмяньский X. Русь и норманны. С. 136. [55] Новгородская первая летопись... С. 109. [56] Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963. С. 179, 199. [57] Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских сводах. С. 334 [58] Насонов А. Н. «Русская земля»... С. 79. [59] Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 272. Ср.: Багрянородный К. Об управлении государства // ИГАИМК. Вып. 91. М.; Л., 1934. С, 52. -55- о Ладоге X в. имеющихся данных недостаточно. Археологическим путем установлено, что городу в тот период присуща упорядоченная уличная планировка, отражающая тесную фасадную рядность домов. Наряду с крупными домами все чаше строятся обычного размера избы с печью-каменкой в одном из углов. Приезжим торговцам предоставлялись участки городе кой территории для возведения артельных гостевых общежитий. Можно предполагать деятельность ремесленных и, вероятно, одновременно торговых рядов, образующих территориально и по признаку родственности производств корпоративные объединения. Ремесленники-универсалы, занятые обработкой кости, янтаря, бронзы и стекла,[60] составляли, видимо, заметную часть самодеятельного населения города. Не исключено существование товариществ купцов, особенно лодочников и лоцманов и использование договорных правил, регулирующих судоходство и торговлю. Городская территория, судя но распространению культурного слоя, достигала в тот период 10—12 га. В конце X в. Ладогу затронули различные внешние события. В конце X в. норвежский ярл Эйрик разрушил и сжег крепость и посад Ладоги. От этого разбойничьего нападения город в низовьях Волхова, вероятно, вскоре оправился. Несомненно, более глубокими и длительными по своим последствиям оказались для ладожан изменения характера и направленности мировой торговли. В связи с уменьшением притока восточного серебра, источником его привоза на Русь становится Западная Европа. По мере спада восточной торговли ее место заступает балто-готландская и византийская. Поступающая извне на Русь монета все более употребляется на нужды собственного хозяйственного развития, а не транзита.[61] В новых условиях значение Ладоги отнюдь не уменьшилось, но приобрело иную ценность. На смену обширным внешнеэкономическим связям Ладоги выдвигаются ее качества как значительного местного экономического и политического центра, впрочем и в этот период не лишенного международного влияния. Особый этап истории Ладоги наступает в XI в. Около 1020 г. Ладога — Альдейгьюборг[62] и та земля, которая к ней относи- [60] Давидан О. И. К вопросу об организации косторезного ремесла в Древней Ладоге // АСГЭ. 1977. № 18. С. 101 сл. [61] Рыбина Е. А. Археологические очерки истории новгородской торговли X—XIV вв. М., 1978. С. 65. [62] Среди 12 упомянутых в сагах русских городов лишь Ладога — Алдейгьюборг (также Алаборг) имеет корень «борг». Не отражает ли такая особенность перенос скандинавами знакомых им названий западноевропейских континентальных городов на крепость в низовьях Волхова? Действительно, элемент «борг» использовался в северных источниках для обозначе- -56- лась, была отдана в лен в качестве свадебного подарка Ярославом Мудрым своей жене Интигерд — дочери шведского конунга Олафа.[63] Управлял Ладогой наместник великой княгини Ингигерд — Ирины, ее родич Рогнвальд, а после смерти последнего в 1030 г. его сын Эйлиф. Ладожские правители — шведы напоминали служилых князей. Их действия ограничивались договором, согласно которому они управляли своей землей, содержали наемный отряд, защищали государство конунга, собирали дань и отдавали ее часть центральной власти. [64] Обстановка держания Ладоги ярлом передается древне-исландской сагой в следующих характерных словах: «и ту землю (Ладожскую. — А. К.) взял Эйлив ярл, у него тоже было много норвежцев, и он давал им жалование по договору; это ярлство давалось для того, чтобы ярл тот защищал землю конунга (здесь Ярослава Мудрого.— А. К.) от язычников».[65] Под последними можно понимать и заморских варягов-находников и некоторые воинственные финские племена вроде еми или более близкой приладожской чуди. Указание источника о необходимости защитных действий со стороны ладожских ярлов соответствует не только обычной юридической формуле, но и переменчивой обстановке того времени. Под 1030 г. летопись сообщает о походе великого князя Ярослава Мудрого на эстонскую чудь и основании там Юрьева, а в 1042 г. князем Владимиром Ярославичем был совершен трудный поход на емь.[66] Военная напряженность 1030—1040гг. отразилась в резком увеличении монетных кладов, зарытых в восточном Причудье, восточной Эстонии и Финляндии.[67] Возможно, что опасность вооруженных столкновений существовала и в районе Ладоги, что и вынуждало содержать там воинский контингент наемников. ния нескандинавских городов (Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи. М., 1977. С. 202). По мнению Т. Н. Джаксон и Г. В. Глазыриной, наименование Ладоги Альдейгьюборгом связано, во-первых, с этапностью знакомства варягов с русскими городами, во-вторых, передает нетипичное для русских поселений впечатление от Ладоги, снабженной не деревянной, а каменной крепостью (Глазырина Г. В. Русский город в норвежской саге // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования, 1982 год / Под ред. В. Т. Пашуто. М., 1984. С. 53; Глазырина Г. В., Джаксон Т. Н. Из истории Старой Ладоги // Там же. 1985 год. М., 1986. С. 108 сл.). [63] Рыдзевская Е. А. Сведения о Старой Ладоге в древнерусской литературе // КСИИМК. 1945. Вып. 11. С. 58—59. [64] Глазырина Г. В., Джаксон Т. Н. Из истории Старой Ладоги. С. 111 - 112. [65] Рыдзевская Е. А. Сведения о Старой Ладоге... С. 60. [66] Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Т. 1. С. 101; Новгородская первая летопись... С. 16. [67] Спиридонов А. М. Нумизматические источники по истории Приладожья и Обонежья конца I — начала II тысячелетия н. э. // Вопросы истории Европейского Севера /Отв. ред. Л. В. Суни. Петрозаводск, 1984. С. 144. Рис. 4, А и Б. -57- Ладога не только стерегла северные рубежи Руси, но и сама активно участвовала в освоении легендарной Биармии — северного Подвинья, Беломорья, включая и Кольский полуостров.[68] В Новгородской четвертой летописи под 1032 г. упомянут поход некоего Улеба к Железным воротам. В Улебе С. М. Соловьев не без оснований усмотрел брата Эйлифа ладожского ярла Ульфа.[69] Что касается Железных ворот, то они, по одной версии, локализуются близ устья Северной Двины. Так назывался один из проливов.[70] Военная акция одного из ладожских норманнов, несомненно, была связана с подчинением Ладоге какой-то части Беломорья. О влиянии ладожан, географически значительно более далеком, чем нижнее Подвинье, можно судить по одному эпизоду. Побывавший в 1114 г. в Ладоге летописец вставил в свое повествование рассказ ладожан о «мужах старых», ходивших «за югру и самоядь». Событие имело место в эпоху Ярослава Мудрого, а маршрут «старых мужей» привел их, кажется, в Северное Зауралье.[71] Как ни разрозненны приведенные факты, они свидетельствуют, что именно из Ладоги (возможно, до XI в.) шло на север проникновение славянских дружин, данников, а затем и поселенцев. [72] Путь этот проходил через Прионежье, где опять-таки, вероятно, при посредстве ладожан, в среде финноязычного населения, устраивались первые на севере погосты. Норманские наместники, несомненно, пребывали в Ладоге вплоть до 1050 г., когда умерла ее владелица великая княгиня Ингигерд. Какова была дальнейшая судьба Ладоги? Были высказаны мнения о том, что город в низовьях Волхова либо в 40—50-е годы XI в., либо в последние десятилетия этого же столетия административно вошел в состав Новгородской земли.[73] Ныне опубликованы отрывки переводного источника - «Саги о Хальвдане сыне Эйстейна», которая, с моей точки зрения, восполняет недостаток сведений о Ладоге и ладожсксо-новгородских отношениях в XI в.[74] В упомянутом произведении, записанном в середине XIV в., впервые названы представители трех поколений норманнов, властвовавших в Ладоге — Альдейгьюборге. К ее области с севера примыкало особое ярл- [68] Насонов А. Н. «Русская земля»... С. 80; ср.: Новгородская IV летопись. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. Вып. 1. Пг., 1915. С. 113. [69] Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 1. М., 1959. С. 216. [70] Насонов А. Н. «Русская земля»... С. 93. [71] Там же. С. 80. [72] Бернштам Т. А. Поморы. Л., 1978. С. 20 сл. [73] Насонов А. Н. «Русская земля»... С. 73; Кирпичников А. Н. Ладога и Переяславль Южный — древнейшие каменные крепости на Руси // ПКНО. Ежегодник 1977. М., 1977. С. 418. [74] Глазырина Г. В. Alaborg «Саги о Хальвдане сыне Эйстейна». К истории русского севера // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования, 1983 год. М., 1984. С. 200 сл. -58- ство с городом Алаборгом. Судя по тому, что правитель Алаборга зависел от властителя Ладоги и выплачивал ему подать, это ярлство отпочковалось от первоначального ядра на правах вассального кормления. Разгоревшаяся было, по описанию саги, борьба между двумя городами окончилась подчинением Алаборга Ладожской метрополии. По вопросу о достоверности рассматриваемой саги высказаны разноречивые мнения. По одному из них, Алаборг имеет некоторые основания для его отождествления с Олонцом.[75] Согласно другому мнению, «Сага о Хальвдане, сыне Эйстейна» — лишь литературное отражение событий ладожской истории первой половины XI в., а в слове Алаборг использовано наименование датского города Ольборга.[76] Столь контрастные оценки источника отражают трудности в его истолковании. Действительно, сага расцвечена такими занимательными подробностями, что их подлинность нуждается в подтверждении. Ряд сведений саги, на первый взгляд, мало основателен, имена действующих в ней лиц не известны по другим источникам,[77] да и само произведение по жанру относится к приключенческим. При использовании «Саги о Хальвдане, сыне Эйстейна», разумеется, требуется осторожность. При этом, однако, не будем спешить и с заключениями, подрывающими источниковедческие возможности данного произведения. Не вдаваясь в подробное рассмотрение источника, отметим обнаруживающиеся в нем достоверные моменты. В этом древнескандинавском тексте повествуется о Ладоге того времени, когда в соседстве с ней и, вероятнее всего, в составе ее территории обособился особый населенный пункт Алаборг со своей округой. В данном факте, связанном с феодальным дроблением первоначальной общности и сложением новых вассальных центров в орбите старых, нет ничего невероятного. Известия XI в. представляют Ладожскую область обширной землей (о ее границах мы скажем ниже), вовсе не ограниченной поволховским околоградьем. Далее. Чтобы достичь Алаборга, следовало, по словам саги, ехать к востоку от Ладоги, а затем повернуть на север. Обрисованный путь, следовательно, шел не к Белоозеру, которое также сопоставляют с Алаборгом, а вдоль юго-восточного побережья Ладожского озера в сторону Олонца. Исходя из этого и других обстоятельств, Г. В. Глазырина в своей первоначальной статье склонялась к тому, чтобы отождествить Алаборг с Олонцом. Олонец (Олоньсь) впервые упомянут летописью под 1228 г. и в при- [75] Там же. С. 207. [76] Глазырина Г. В., Джаксон Т. Н. Из истории Старой Ладоги. С. 113. [77] Сходство, в том числе и по персонажам, с «Сагой о Хальвдане сыне Эйстейна» имеет «Сага о Стурлауге». Она записана не позже 1400 г. (Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия IX—XIV вв. С. 85). -59- писке с обозначением Обонежского ряда в уставной грамоте князя Святослава Ольговича 1137 г.[78] Его в этот период можно считать городом.[79] Место первоначального Олонца еще не отыскано,[80] но его существование в период раннего средневековья косвенно подтверждается курганными кладбищами X—XII вв., расположенными на Олонецком перешейке по берегам рек Тулоксы, Видлицы и Олонки, а также монетными и монетно-вещевыми кладами XI в. в среднем и отчасти нижнем течении Свири — главной магистрали, соединяющей Ладожское и Онежское озера.[81] Зафиксированные по курганам X—ХI вв. следы скандинавов в юго-восточном Приладожье теперь с большей убедительностью могут быть объяснены их присутствием не только в Ладоге, но и в Олонце. Полагаю, что интерпретация Алаборга в качестве Олонца не столь уж фантастична и заслуживает внимания. Далее. В «Саге о Хальвдане сыне Эйстейна» отмечено, что земля Альдейгьюборга примыкала (или была к ней ,близка) к Биармии, и это, имея в виду широкие и постоянные связи Ладоги с Подвиньем и Беломорьем, не расходится с исторической действительностью. В нашем источнике Новгород не упомянут. «Несомненно, — справедливо пишет Г. В. Глазырина, — что в „Саге о Хальвдане сыне Эйстейна” нашел отражение тот период русской истории, когда Новгород еще не распространил свое влияние далеко на север, и районы вокруг Старой Ладоги находились непосредственно в сфере ее интересов и влияния».[82] Как бы ни трактовалось рассматриваемое произведение, оно по ряду деталей может восходить к подлинным событиям, имевшим место в Приладожье в XI в., a точнее, в его третьей четверти или второй половине. По-видимому, и в это время в Ладоге и ее области сохранялось норманское правление и порядки, установленные при Ингигерд. Деятельность норманских правителей Ладоги, далеких от насущных государственных задач, проводивших время в бесконечных распрях и соперничестве, поглощавших значительную долю даней, не всегда, очевидно, выполнявших функции военного заслона со стороны Балтики, со временем перестала удовлетворять центральную власть. Вызывали недовольство и по- [78] Новгородская первая летопись... С. 65; Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. М., 1977. С. 90. [79] Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М., 1956. С. 41. [80] Овсянников О. В., Кочкуркина С. И. О древнем Олонце // Средневековые поселения Карелии и Приладожья. Петрозаводск, 1978. С. 71—72. [81] Спиридонов А. М. География путей сообщения северных районов Новгородской земли. Проблемы истории Новгорода и Новгородской земли XV в. // Тез. докл. Новгород, 1986. С. 35. [82] Глазырина Г. В. Alaborg.. . С. 205. -60- пытки членить Ладожскую область по разным, подчас случайным владельцам. Земля Волдемара Старого, как именовали саги округ Ладоги, принадлежала правящей династии. Норманская же элита вела здесь себя, возможно, слишком своевольно. Все эти обстоятельства в конце концов привели к тому, что в последней четверти XI или начале XII в., видимо, при князе Мстиславе Владимировиче во время его первого (1088—1094 гг.) или второго (1096—1116 гг.) пребывания на Новгородском княжении в Ладоге на смену иноземной появилась собственная русская администрация. О появлении этой администрации, имевшей связи с Новгородом и Киевом, косвенно свидетельствуют находки посадничьих, княжеских и епископских печатей, относящихся к 70—90-м годам XI в.[83] Тезис о простом включении Ладоги в состав Новгородской земли представляется, однако, слишком однозначным. В 1114г. в Ладоге побывал летописец и записал местные рассказы о том, как в северных странах из туч падают белки и олени, как волховская вода «выполаскивает» стеклянные бусы, а «сему же ми есть послух посадник Павел Ладожский и вси ладожане».[84] Судя по этим современным своему времени записям, власти города были хорошо осведомлены о северных делах. И воспоминания, и действительность связывали их с родным городом, а не каким-либо другим центром или заморскими пришельцами. Здесь нет слов о подчинении новым хозяевам, конфликтах, брожении горожан. По-видимому, изменения рубежа XI и XII вв. происходили мирно, с учетом интересов местных жителей. Переход города на Волхове под .контроль «своих» властей по времени совпал с усилением его военного и областного значения. Это видно из того, что сразу после укрепления Новгорода в 1114 г. в Ладоге строится крепость, наследующая своей предшественнице времен Олега Вещего. Как бы в продолжение ладожской традиции первых Рюриковичей, эта фортификация являлась каменной и возводилась по инициативе «последнего» единовластца Киевской державы, упоминавшегося выше, князя Мстислава Владимировича. По сообщению В. Н. Татищева, князь Мстислав сам указывал ладожскому посаднику Павлу место, где надо было расположить крепость, и сам вместе с летописцем присутствовал на ее закладке.[85] По своему замыслу [83] Янин В. Л. Актовые печати древней Руси X—XV вв. Т. 1. М., 1970. С. 173. Рис. 37, 38; С. 182. Рис. 72, 13; С. 186. Рис. 92. [84] Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 177--178. [85] Татищев В. Н. История Российская. Т. II. М.; Л., С. 130. — После разрушения норвежцами в конце X в. крепости, построенной в Ладоге в конце IX в., на ее месте около 1000 г. была воздвигнута дерево-земляная. В свою очередь, на месте последней и было осуществлено строительство 1114 года (см. подр.: Кирпичников А. Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л., 1984. С. 42 сл.). -61- данное строительное предприятие напоминало возведение ладожской же фортификации в конце IX в. Ладога усиливалась первоклассными оборонительными сооружениями, как только государство выдвигало план стратегического укрепления земли, ее границ и окраинных областей. Для своего времени ладожская крепость явилась новаторским произведением, во многом предвосхищающим распространение каменных оборонительных сооружений на Руси в XII в., и особенно столетием позже. На берегах Волхова впервые в истории Руси было возведено укрепление с замкнутыми каменными стенами, равновеликими деревянным и предназначенными для активной стрелковой обороны.[86] Они не предохранили Ладогу от нападений извне, но сделали ее детинец вплоть до конца XV в. достаточно безопасным и неуязвимым. Строительство крепости развернулось в период военной напряженности, охватившей север Руси. Как бы дополняя дело Владимира Мономаха, организовавшего в 1103—1111 гг. сокрушительные походы на половцев, его сын Мстислав предпринял на севере не менее пяти походов на чудь. Базой одного из них послужил город на Волхове: «идоша в Ладогу на войну».[87] Направленность этой операции в летописи не раскрыта, но можно предположить, что она была связана не с подавлением норманских правителей Ладоги или Олонца, а с замирением ее финноязычных соседей. Непосредственная предшественница каменной стены — деревянная преграда, окружавшая детинец в XI в., как показали археологические раскопки, сгорела незадолго до 1114 г. О нестабильности обстановки в регионе свидетельствует и зарытие здесь в начале XII в. кладов ценных вещей.[88] Действия Мстислава Владимировича, как известно, привели к замирению чуди и укрепили положение Ладоги на неспокойной северной окраине Киевской державы. В летописной записи 1114 г. впервые названы ладожана. В дальнейшем они как обозначение социально активного городского населения нередко упоминаются в летописи вплоть до середины XIV в. В 1132 и 1136 гг. ладожане наряду с новгородцами и псковичами выступают в событиях политической истории Новгорода, связанных с властвованием там князя Bсеволода Мстиславича.[89] Собравшиеся на совет горожане «съдумавше» дважды изгоняли князя. Из этого факта можно заключить, что в Новгородской земле существовал, очевидно, договорный союз ее главных городов. На своих съездах представители этих городов принимали коллективные решения. В ре- [86] Кирпичников А. Н. Новооткрытая Ладожская каменная крепость // ПКНО. Ежегодник 1979. Л., 1980. С. 441 сл. [87] Новгородская первая летопись... С. 19. [88] Корзухина Г. Ф. Русские клады IX—XIII вв. М.; Л., 1954. С. 39. Рис. 59; С. 102—103. Рис. 62. [89] Новгородская первая летопись... С. 23—24. -62- зультате такого решения в 1132 г. во Псков и Ладогу были назначены, вероятно по выбору заинтересованных сторон, посадники Мирослав и Рагуил.[90] Таким образом, в первой половине XII в. Новгородская земля зиждилась на федеративном союзе ее трех главных центров — Новгорода, Пскова и Ладоги.[91] Эти центры с тяготеющими к ним областями составляли триединое ядро Новгородской земли и собирали совет городской старшины, который решал общие государственные вопросы. Привлекая данные о составе новгородского войска XII—первой половины XIV в., можно судить о роли ладожан и их города в делах всей земли.[92] Вплоть до конца XII в. ладожане участвуют в действиях этого войска на правах отдельного отряда, обычно совместно с новгородцами и псковичами (как впрочем и самостоятельно). В дальнейшем общеземельное войско расширится включением в него новоторжцев (1198 г.— здесь и далее даты первых летописных упоминаний), рушан (1316 г.), а также карел (1149 и 1191 гг.), ижор (1241 г.) и води - вожан (1149 и 1270 гг.). Состав рати довольно точно отражал изменение военной обстановки и формирование «всей области новгородской», вбиравшей не только городские, но и областные финноязычные ополчения. В таком федеративном войске в случае полной мобилизации в XIII в. (привлечение участников обуславливалось соответствующим договором; можно прогнозировать существование такого рода документов, начиная с XII в., если не ранее) насчитывалось до семи отрядов. При этом костяком армии продолжали оставаться ее первые создатели и участники — новгородцы, псковичи и ладожане. Кстати, и писались они всегда вместе в определенной повторяющейся последовательности. Союз трех главных федератов сложился, видимо, не в начале XII в., а в более раннее время. В этой связи кроме Новгорода привлекает внимание положение двух главенствующих городов Новгородской земли — Пскова и Ладоги. Эти города в первые века своего существования отличались рядом объединяющих моментов. Оба города имели старые традиции, они рано возникли на древних племенных территориях и на магистральных торговых путях. Оба поселения выдвинулись в хозяйственном, торговом и политическом отноше- [90] Обычно данный акт однозначно трактуется как назначение Новгородом посадников в областные города. Текст летописи позволяет здесь предложить и иную трактовку события. [91] Ср.: Куза А. В. Новгородская земля. С. 188. — Намек на давнее трехчастное деление северо-западной области Руси содержится в размерах даней (300 и 3000 гривен), взимаемых властями «от Новгорода» в 882 г. и начале XI в., кратных трем, видимо равным региональным долям. [92] Крайние даты этих известий 1135—1348 гг. — Новгородская первая летопись... С. 26 сл.; Воскресенская летопись // ПСРЛ. СПб., 1851. Т. XVII. С. 30; Софийская I летопись. СПб., 1851. Т. V. С. 226. Ср.: Бранденбург Н. Е. Старая Ладога. СПб., 1896. С. 117 сл. -63- нии и обросли городовыми волостями и податными территориями с финноязычным населением. И Псков, и Ладога прошли племенную фазу своего развития и, вступив в княжеский период, были более связаны с Киевом, чем Новгородом. В Новгород направлялся обычно старший сын великого Киевского князя, а Ладога и Псков, входя в домен правящей династии, управлялись великокняжескими наместниками, а также представителями органов местного самоуправления — посадниками, советами городских концов. Характерно, что в течение большей части XI в. в рассматриваемых городах не было князей.[93] Это способствовало выдвижению местных сил — бояр, духовенства, купечества, вообще зажиточных горожан, включая и ремесленников. В Новгороде считались с интересами городов-федератов и не только не подавляли, но и до определенной поры поддерживали их собственные устремления и нужды. Не случайно новгородский архиепископ Нифонт поочередно во Пскове и Ладоге воздвиг первые каменные xpaмы Спаса и Климента. И Псков, и Ладога, занимая окраинное положение, рано укрепились и выдвинулись в качестве мощных форпостов — защитников всей земли и дорог, ведущих вглубь страны. Оба города, как упоминалось, располагали воинскими контингентами, которые, по крайней мере с начала XII в., принимали участие в общеземельном войске. И Псков, и Ладога с окружающими их районами имели тенденцию к обособлению от Новгорода. Здесь действовали как центростремительные, так и центробежные силы, которые или уравновешивали друг друга (особенно во времена Киевской державы) или что-то одно постепенно побеждало. В этом, однако, не было регресса и антагонистических противоречий. Одни и те же причины вызывали феодальное обособление городов-полугосударств, особенно начиная с XII в., и удерживали их в рамках более крупных регионов и общего идеологического, культурного и географического единства Руси.[94] Как известно, судьба Пскова и Ладоги сложилась по-разному. Псков отделился от Новгорода в 1348 г., а Ладога в связи с особенностями своего положения и экономики - отсутствием сплошных массивов обрабатываемых сельскохозяйственных земель, зависимостью от внешней торговли как внутренней, так и международной, такого завершения своего развития не достигла. Складывается впечатление, что в течение XII в. Ладога в большой мере сохраняла унаследованное от времен первых Рюриковичей самостоятельное положение и особый статус. Федеративные отношения Ладоги к Новгороду в течение XIII в. не только не уменьшили, а скоре возвысили ее значение. Сле- [93] Насонов А. Н. «Русская земля»... С. 75. [94] Лихачев Д. С. К вопросу о политической позиции Владимира Мономаха // Из истории феодальной России / Под ред. В. А. Ежова, И. Я. Фроянова. Л., 1978. С. 35—36. -64- дует учесть, что торговое положение Ладоги в XII в. вновь оживилось. Нарастающая балто-готландская и балто-немецкая торговля, осуществлявшаяся с Новгородом и другими городами Руси, в этот период в значительной мере проходила старым водным путем, через Ладогу и ее рынок. Не исключено, что тогда в городе на Волхове обосновался иноземный гостиный двор и церковь.[95] Упрочение Ладоги сопровождалось активным развитием посада и общим подъемом ее городской жизни. Именно в этот период оформилась основная посадская территория, приблизительно достигшая не менее чем 14—15 га, которая в течение последующих пяти веков жизни Ладоги будет превзойдена лишь ненамного. Судя по данным писцовой книги, около 1500 г. районов в городе (как и в Новгороде в пору расцвета) было пять: Никольский, Климентовский, Спасский, Симеоновский, Богородицкий. Все концы поименованы по названию церквей и монастырей. Эти последние в своем большинстве существовали в XII в., что убеждает в том, что и само членение города возникло в это же время, если не раньше.[96] Количество каменных храмов прямо (пропорционально благосостоянию древнерусского города. В этом отношении пример Ладоги показателен. Ни до XII в., ни после в городе в низовьях Волхова не строилось такого количества церквей и монастырей, а именно шесть. Для сравнения напомню, что Псков в XI в. насчитывал только четыре каменных церкви. Как показали изыскания П. А. Раппопорта, большинство ладожских храмов один за другим последовательно строились одной артелью мастеров в непродолжительный период времени, примерно между 1153 и 1166 гг. и около 1200 г.[97] (допустимо, что предложенный 13-летний срок в ходе уточнений может несколь- [95] В проекте торгового договора Готланда с Новгородом (до 1270 г.) упомянуты церкви Петра и Николая в Ладоге. Если последняя явно находилась в Ладоге, то соименные первой могли помещаться не только в Новгороде (там устроена в 1192 г.), но и в Ладоге (указана в писцовой книге около 1500 г. См.: Бранденбург Н. Е. Старая Ладога. С. 50—51, 62; Рыбина Е. А. Археологические очерки новгородской торговли X—XIV вв. М. 1978. С. 126—128). Не будет натяжкой предположить, что по меньшей мере одна из упомянутых в торговом договоре католических божниц была сооружена в Ладоге еще XI в. Ведь ладожские скандинавы, судя по указанию саг, были призваны бороться против язычников, следовательно, сами таковыми не являлись. Варяжская божница, обслуживавшая воинов-наемников и купцов, могла поэтому существовать в Ладоге уже в первой половине XI в. Характерно, что в Новгороде церковь Олафа (на Готском дворе) упомянута в одной рунической надписи второй половины XI в. (Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи. М., 1977. С. 113, 115). [96] Вероятно, не все концы были изначальны. Что касается церквей и монастырей, то не исключено, что некоторые из них были основаны и до XII в. В качестве отдельного района следует назвать крепость-«город». [97] Раппопорт П. А. Археологические исследования памятников древнего новгородского зодчества // НИС. Вып. 1(11). Л., 1982. С. 198 сл.; Штендер Г. М. Архитектура Новгородской земли XI—XIII вв.: Автореф. канд. дис. Л., 1984. Табл. 2. -65- ко сократиться).[98] Так как ладожские церкви сооружали пришлые новгородские каменщики, то в самом Новгороде каменное дело полностью приостановилось. Действительно, между 1151 и 1166 гг. мы не встречаем летописных указаний о каких-либо новых каменных постройках в Новгороде.[99] Этот факт при всей его поразительности не случаен и свидетельствует, что в столице земли шли на определенные издержки и даже жертвы, чтобы удовлетворить нужды города-федерата. Добавим к этому еще одно наблюдение. Само расположение ладожских культовых построек отрицает стихийность в организации застройки ладожского посада. Они располагались цепочкой по краю коренного берега рек Волхова и Ладожки и, возвышаясь на самых видных местах, как бы отмечали определенные тяготевшие к ним городские районы. Здания воздвигались на расстоянии 125—250 м одно от другого, словно по одному градообразующему плану.[100] В строительстве ладожского посада угадывается определенный архитектурно-планировочный замысел. Кто же был заказчиком такого масштабного и дорогостоящего предприятия? Архиепископ Нифонт — основоположник ладожского храмового строительства, умер в 1156 г. Его преемник Аркадий, насколько известно, строительную активность, в том числе и по отношению к новгородским «пригородам» не проявлял. В середине XII в. в Новгороде шла борьба за власть между смоленскими и суздальскими князьями — им было не до Ладоги.[101] Среди инициаторов строительства могут оказаться бояре, купцы, уличане, но они чаще всего выступали там, где речь шла об отдельных сооружениях. В Ладоге же, где каменное дело преобразовало весь облик посада, скорее всего, была осуществлена общегородская вечевая идея горожан. Ее мог реализовать посадник, например, находившийся в Ладоге, возможно с 1161 г., влиятельный деятель Новгородского государства и военачальник Нежата. При нем в 1164 г. ладожане отбили первое, самое крупное в XII в. неприятельское нападение шведов «пожьгоша хоромы своя, а сами затворишася в граде с посадником с Нежатою».[102] Пожар околоградья видимо не приостановил развернувшегося к тому времени культового строительства. Не исключено, что после нападения шведов в крепости в 1165 г. в честь военного патрона-охранителя города была
Хорт: 98] Для последней четверти XII в. нередки случаи, когда храмы в Новгороде сооружали не 2—3 года, а в один сезон за 3—3,5 месяца (Новгородская первая летопись... С. 36, 40, 42—44). [99] Возведенные в Новгороде в 1156 г. церковь Пятницы на Торговище и в 1165 г. церковь Троицы были, судя по всему, деревянными (любезная консультация П. А. Раппопорта). [100] Кирпичников А. Н. Посад средневековой Ладоги // Средневековая Ладога. С. 172 сл. [101] Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 101—102. [102] Новгородская первая летопись... С. 31. -66- воздвигнута ц. Георгия.[103] Ответственную работу, связанную с каменным строительством в Ладоге, посадники вели и в более раннее время. Так, знакомый нам ладожский посадник Павел, воплощая волю князя Мстислава Владимировича, заложил здесь в 1114 г. каменную крепость. Возведение серии каменных зданий и восстановление после 1164 г. деревянной застройки свидетельствовало о значительном экономическом потенциале города в последний период его домонгольского развития. Судя по отдельным сообщениям письменных источников, достаточно высокое положение Ладоги в системе городов Новгородской земли удерживалось вплоть до второй четверти; XIV в. Здесь посадничали виднейшие впоследствии представители Новгородской боярской республики, к примеру, до 1257 г. — Михаил Федорович, до 1260 г. — Семен Михайлович.[104] Начиная с 1333 г. Ладога вместе с другими пригородами Новгорода давалась в кормление приглашенным наемным князьям. [105] Эта практика продолжалась и в XV в.[106] и свидетельствует об известном снижении собственной политической роли Ладоги. Около середины XIV в., когда летописи перестают упоминать о ладожанах, исчезают сведения о действиях ладожского «полка», город в низовьях реки Волхов переходит на положение рядового пригорода Новгорода Великого. Выше была упомянута ближайшая округа Ладоги на р. Волхов. Ее можно назвать городовой волостью. Формироваться [103] Лазарев В. Н. Фрески Старой Ладоги. М., 1960. С. 76. [104] Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 154 сл. [105] Новгородская первая летопись... С. 346 сл. [106] Вплоть до 1471 г. великим князьям предоставлялось право раз в три года посылать в Ладогу осетренника и медовара (Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. С. 10 сл.). Такие привилегии были установлены при князе Ярославле Всеволодовиче, т. е. не ранее 1215 г. (Янин В. Л. К истории взаимоотношений Новгорода с князьями // Генезис и развитие феодализма в России. Л., 1985. С. 103). Они кажутся скромными, почти не затрагивающими хозяйственных и земельных интересов горожан. Ограниченность княжеских прав в Ладоге — явление традиционное. Поясним это следующим примером. В городе в низовьях Волхова издревле существовала княжеская резиденция. Здесь князья хранили свою казну, свозили дань, останавливались во время походов и сбора войск, отсиживались от татарской опасности. Топографические данные позволяют локализовать княжеский двор в урочище Княщина, на южной окраине Ладоги, на господствующем над местностью нагорье по соседству с могильными сопками языческого времени. Был ли этот двор единственным, или ему соответствовал такой же в детинце, сказать трудно. Как бы то ни было, положение владельческого двора в загородной местности, на земле, принадлежащей князю (княщина - букв. земельная собственность князя. — Словарь русского языка. Вып. 7. М., 1980. С. 206), указывает па экстерриториальность князя по отношению к городу, его политическим институтам и кончанскому представительству. Нечто похожее имело место также в Новгороде и Пскове. Таким образом, социальная топография Ладоги, как и в Новгороде и Пскове, подтверждает не изначальность здесь княжеской власти. -67- Ладожская земля в конце X — начале XIII в. Граници показаны схематически (основа карты по А. М. Насонову). 1 — пороги на Волхов; 2 — границы Новгородской и Ростово-Суздальской земель; 3 — границы Ладожской земели с ее подразделениями -68- она начала одновременно с основанием самого города.[107] Территория древней Ладожской области однако не ограничивалась ближайшей округой, а простиралась за ее пределы. Косвенно существование Ладожской земли, имеющей свой особый статус, подтверждает факт о том, в 947 г. «иде Ольга к Новугороду и устави по Мьсте погосты и дани и по Лузе оброки и дани».[108] По справедливому замечанию А. Н. Насонова, «распространение данничества на эту территорию в X в. свидетельствовало об успехах в образовании новгородской территории». [109] Феодальные повинности, охватившие Новгородский край, не затронули Поволховье (так же как и Псковскую область). Нижнее Поволховье и смежные территории относились к Ладоге. Видимо, в тот период Новгородская область не включала Ладожскую. Дальнейшие показания источников это наблюдение подкрепляют. В «Саге об Олафе Святом», касающейся событий 1020 г., прямо говориться об Альдейгьюборге — Ладоге и о том «ярлстве, которое к нему относится».[110] В «Саге о Хальвдане сыне Эйстейна», своими известиями восходящей ко второй половине XI в., отмечал Алаборг — Олонец «с тем государством, которое к нему принадлежало».[111] Согласно тому же источнику, этот населенный пункт был в зависимости от Ладоги и платил подати ее властителю. Первоначально же Олонец, как отмечалось выше, являясь вассальным отпочкованием от Ладоги, входил в Ладожскую область. Следовательно, эта область, во всяком случае, во времена близкие к XI в., включала юго-восточное Приладожье и простиралась на север не менее чем до Олонецкого перешейка. Попробуем очертить территорию Приладожского региона (рис. 1). В уставной грамоте князя Святослава Ольговича 1137 г. Поволховье и юго-восточное Приладожье не значились податными по отношению к новгородской епископии и новгородскому князю. Повинности, оговоренные в грамоте, касались погостов Заонежья и Заволочья, как бы в обход более близких, но в фискальном отношении не подчиненных Новгороду земель. Из этого следует, что Ладожская городовая волость и юго-восточное Приладожье представлялись не только чем-то самостоятельным, но и единым. Указание на сочлененность Ладоги и юго-восточного Приладожья не расходятся с тем, что мы знаем о юго-восточном Приладожье эпохи раннего средневековья. Здесь по течению рек Видлицы, Тулоксы, Олонки, Свири, Ояти, Паши, Капши, [107] Кирпичников Л. Н. Ладога и Ладожская область. С. 92 сл. [108] Лаврентьевская летопись. С. 60. [109] Насонов А. Н. «Русская земля»... С. 76; Ср.: Бернштам Т. А. Поморы. С. 22. [110] Рыдзевская Е. А. Сведения о Старой Ладоге. С. 58 сл. [111] Глазырина Г. В. Alaborg... С. 203. -69- Воронеги и Сяси выявлена богатая курганная культура конца IX — начала XIII в. прибалтийско-финского населения. Его конкретная принадлежность определяется по-разному. Среди претендентов весь и корелы. Наиболее вероятным мне кажется утверждение В. А. Назаренко о том, что это приладожская чудь. В зоне этой группировки зафиксированы в 172 группах 1113 курганов.[112] Расцвет приладожской курганной культуры, как впрочем и само ее проявление, во многом обязан соседствует Ладоги.[113] Местные финны довольно рано в X—XI вв. втянулись в торговлю с Ладогой и за пушнину они приобретали украшения, утварь, оружие, дорогие ткани.[114] Неудивительно, что часть из этих изделий, в том числе и финно-угорского об-лика, изготовлялись в самой Ладоге.[115] Ареал приладожских курганов, а в X — первой четверти XI.в. они уже занимали основные места всей рассматриваемой территории,[116] охватывал большую финноязычную область протяженностью с севера на юг 170—180 км и с запада на восток 150 км.[117] На этой земле согласно уставной грамоте Святослава Ольговича 1137 г. помещался Обонежский ряд со своими 14 становищами — пунктами сбора дани и торговыми складами.[118] Среди последних значился и Олонец («во Олонци»), кажется единственный, который можно отнести здесь к поселениям городского типа. Установлено, что описание Обонежского ряда — приписка, добавленная к грамоте 1137 г. много позже, где-то до середины XIII в., скорее всего, в его начале.[119] По-видимому, Обонежский ряд облагается церковной десятиной (а также княжескими повинностями) тогда же, когда некоторые княжеские льготы после 1215 г. устанавливаются для самой Ладоги.[120] Общность в положении Ладоги и юго-восточного [112] Назаренко В. А. Погребальная обрядность приладожской чуди: Автореф. канд. дис. Л., 1983. С. 4 сл. [113] Назаренко В. А. Исторические судьбы Приладожья и их связь с Ладогой // Славяне и Русь / Под ред. В. Д. Барана, Е. И. Крупнова. Киев, 1979. С. 106 сл. [114] Назаренко В. А. Исторические судьбы... С. 113; Кочкуркина С. И., Линевский А. М. Курганы летописной веси. Петрозаводск, 1985. С. 203 и сл. [115] Петренко В. П. Финно-угорские элементы в культуре средневековой Ладоги // Новое в археологии СССР и Финляндии / Под ред. Б. А. Рыбакова. Л., 1984. С. 87. [116] Кочкуркина С. И. Юго-восточное Приладожье в X—XIII вв. Л., 1979. Карты 2, 6, 8. [117] Измерения север — юг брались от Посвирья и р. Олонки до верховьев р. Сясь, включая ее притоки Воложбу и Тихвинку; запад — восток — от восточного побережья Ладожского озера до юго-западного берега Онежского озера. Разумеется, намеченные пределы Обонежской земли условны. [118] Насонов А. Н. «Русская земля»... С. 74 сл., также карта «Новгородская земля». [119] Янин В. Д. Очерки комплексного источниковедения. М., 1977. С. 88—89; Куза А. В. Новгородская земля. С. 152, 160. [120] Янин В. Л. К истории взаимоотношений Новгорода с князьями // Генезис и развитие феодализма в России. С. 103. -70- Приладожья, видимо, проявилась здесь в одновременном подчинении некоторым новгородским порядкам. При всем том, что Обонежский округ с его становищами описан в XIII в., он сложился значительно раньше. По мнению А. Н. Насонова, «ряд» существовал в середине XI в.[121] А. В. Куза и В. А. Назаренко склонны удревнить его еще более.[122] Думаю, что оба исследователя находятся здесь на правильном пути. Обонежская земля, если принять во внимание данные археологии, сформировалась не позже X ст. Вопрос этот имеет прямое отношение к созданию Ладожской области и тесно связан с историей Обонежского ряда и самоназванием его балто-финского населения. В событиях 859—862 гг., связанных с призванием варягов, в составе федерации северных племен наряду со словенами, кривичами, мерей и весью названа, как подчеркивалось выше, вполне достоверно, чудь. В дальнейшем, несомненно, именно это же племя указано летописью входящим в состав общерусского войска, участвовавшего в походах 882 г. на Смоленск и Киев, а в 907 г. на Царьград. В 980 г. чудь привлек Владимир Святославич для покорения Полоцка и Киева. В составе военных формирований X в. чудь образовывала самостоятельный отряд и составляла от 1/4 до 1/13 части объединенного федеративного войска. О какой чуди пишется в летописных известиях IX — X вв.? В источниках этноним «чудь» первоначально обозначал или вообще прибалтийско-финское население северо-запада Руси («преседять к морю Варяжскому») или определенное племя вроде чуди эстонской или заволочской. Что касается рассматриваемой нами чуди, то это, думается, не аморфное, а вполне конкретное образование[123]: оно, как указывает летопись, имеет свою волость, платит дань варягам и руси. К тому же во всех ранних известиях чудь упоминается в ряду конкретных племен: словен, кривичей, веси, мери и других. Территория нашей чуди находилась где-то на севере, до 859 г. (дата условна) ее «примучивали» данью варяги. Тем не менее, племя достигло заметного развития, раз оно полноправно выступало на севере страны в федеративном сообществе других раннефеодальных русских и финских племен. Можно ли определить местоположение летописной чуди эпохи образования русского государства? Чудь в источниках - однозначно образование финно-угорского происхождения и, как известно, далеко не единичное, Летопись для Северо-Западной Руси указывает близкое по языку, культуре и общественному развитию водь, ижору, карел, [121] Насонов А. Н. «Русская земля»... С. 74. [122] Куза А. В. Новгородская земля. С. 152; Назаренко В. А. Исторические судьбы Приладожья. .. С. 114. [123] Ср.: Куза А. В. Новгородская земля. С. 147. -71- чудь эстонскую. Все эти племена в X в., по-видимому, еще не консолидировались. Во всяком случае, источники о них умалчивают, почти не известны (или недостаточно выявлены) их древности. Сколько-нибудь приметная деятельность этих племен фиксируется не ранее XI в. В зонах расположения перечисленных племен в тот (период еще не возникло городов, стимулирующих подъем местной экономики и формирование материальной культуры. Замечу также, что если бы какое-то из названных выше племен попало на страницы летописи в описании событий IX—X вв., то оно, по примеру мери и веси, было бы поименовано своим именем, а не вообще чудью. Во всяком случае, этническая карта связанных с Русью финноязычных племен летописцу была хорошо известна и те или иные из них, как правило, достоверно и конкретно упоминались именно в то время, когда они реально проявляли свою политическую и военную активность. Единственным на севере Руси влиятельным чудским образованием, которое во второй половине IX—X вв. имело свою племенную землю, установившиеся границы, обладало собственной, во многом самобытной культурой, располагалось в зоне международной торговли и варяжского влияния, достигло определенного экономического благосостояния и проявляло политическую активность, была приладожская чудь.[124] Судя по археологическим данным, в среде этой чуди происходили социально-экономические преобразования, во многом ускоренные близостью Ладоги, ее процветающей торговлей и ремеслом. В чудском обществе, находившемся на стадии перехода от родоплеменного строя к феодальному, шел активный процесс классообразования, выделились зажиточные семьи и вооруженная знать. Приладожские финны, судя по количеству погребений X — начала XI в. вооруженных мужчин и технической оснащенности последних мечами, копьями, боевыми топорами, находились на третьем месте в числе наиболее военизированных древнерусских языческих контингентов после жителей Гнездова и Суздальского Ополья.[125] Не случайно Рюрик, согласно варяжской легенде, первоначально появился в главном центре федерации северных племен — словенской Ладоге, поблизости от богатой приладожской чуди. Главное сокровище чуди — драгоценные меха, манили в эту область варяжских находников, которые, базируясь в Ладоге (а позже в Олонце), выступали то в качестве куп- [124] На этот факт обратил внимание В. В. Седов. «Археология свидетельствует, — справедливо замечал он, — что ядро населения Новгородской земли составляли словени, псковские кривичи и приладожская чудь» (Седов В. В. Этнический состав населения Новгородской земли // Финно-угры и славяне / Под ред. Б. А. Рыбакова. Л., 1979. С. 77). [125] Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Доспех, комплекс боевых средств IX—XIII вв. Л., 1971. С. 43 сл. -72- цов, то посредников в меховой торговле между городом на Нижнем Поволховье и аборигенами края.[126] Судьба приладожской чуди периода раннефеодальной Руси чем-то напоминала положение веси и мери. Первая позже IX в. в летописи не отмечается, последние упоминания о второй — 907 .г. и до 920 г. Активность этих племен была рано парализована славянским расселением, а также близостью таких городов, как Белоозеро, Ростов и Суздаль. Показательно также, что оба упомянутые племени исчезают и из состава участников общерусского войска в течение X в. В конечном итоге такая же участь постигла и приладожскую чудь. Однако ее развития сложилось по-особому. Земля чуди оказалась не затронутой славянским расселением. Заболоченная песчаная равнина с редкими моренными песчаными холмами, отсутствие сколько-нибудь значительных плодородных угодий не привлекали сюда смердов-земледельцев. Не возникло в этих местах, за исключением Олонца, и городов. Характерно, что по отношению к основной территории Обонежской земли Олонец занимал окраинное положение.[127] Такое же окраинное расположение присуще и единственному в этих местах укрепленному поселению на р. Сясь, прекратившему свое существование вероятно немногим позже XI в. Все эти обстоятельства естественным образом ограждали данную территорию от новых поселенцев, от разрушения сложившихся здесь общественных связей, обычаев и верований, Страна устойчиво подразделялась на родовые округа. Названия некоторых из становищ напоминали о их основателях — старейшинах (Кокорка, Пахитка, Пермин, Тойвота). При известной территориальной обособленности приладожские финны активно участвовали в торговле, ходили в далекие походы, использовали передовые технические средства своего времени, были отлично вооружены. Влиятельность чуди, ее воинственность не остались незамеченными. Представители этого племени — участники русского посольства, возможно, названы среди послов и купцов в русско-греческом договоре 944 г. (Каницар, Апубьксарь). В 988 г. нарочитыми мужами от чуди, словен, кривичей и вятичей были населены грады в пограничных районах Южной Руси. Упомянутая под 988 г. чудь безусловно та же самая, что выступавшая в более ранних известиях. Перемене знатных чудинов (конечно, в окружении своих сородичей и челяди) преследовало цель, во-первых, оторвать ее от [126] Назаренко В. А. Исторические судьбы Приладожья.. . С. 112. [127] Еще Иордан (VI в.) отмечал Thiudos Inaunxis, что сопоставляется с Aunuksen maa, локализуемой между Ладожским и Онежским озерами. В узком смысле этого последнего обозначения это Олонецкая земля (Браун Ф. Разыскания в области гото-славянских отношений. СПб., 1899. С. 255). Ср.: прибалтийско-финское название нижнего течения р. Олонки Алавойнэ. -73- родных мест и тем самым лишить растущего влияния, во-вторых, создать военный заслон против печенегов. Определенной цели государство достигло. Отлив социально активных сил из Приладожья в конечном итоге затормозил здесь развитие малой финской народности. Касаясь событий XI ст., источники перестают упоминать о чуди приладожской. Наименование чудь со страниц источников не исчезает, но смысл и географическая приуроченность этого этнонима меняется. Летописцы в подавляющем большинстве случаев сообщают о чуди эстонской (с ее подразделениями), копорской, заволочской. Трансформация старого имени не случайна и связана с изменением положения приладожских финнов в конце X в. Вероятно, в это время Обонежская область была присоединена к Ладоге и образовала вместе с ней Ладожскую землю. В начале XIII в. Ладожская земля, как отмечалось, подпадает под юрисдикцию Новгородского государства. Несмотря на все эти изменения, Обонежская земля и в рамках Ладожской, а затем и Новгородской земли сохраняла, по-видимому, определенную автономию и экстерриториальность. Не случайно около 1265 г. она фигурирует как сотня и только в дальнейшем (не позже 1434 г.) слилась с Поволховьем.[128] Иноязычные территории примыкали к Ладоге и с запада (рис. 1). Речь идет о южном Приладожье, населенном лопью.[129] К самой Ладоге вплотную подступали саамские селения, еще в конце XVI—XVII вв. составлявшие особую Силосарскую волость (возле Старой Ладоги и поныне имеется д. Лопино).[130] Далее на р. Лаве и восточном побережье юго-западного залива Ладожского озера, по данным писцовой книги Водской пятины, около 1500 г. помещалась волость Лопца. В более раннее время зоны саамского расселения в южном Приладожье были более обширными и объединялись в единый регион, располагавшийся, судя по топонимическим данным, между реками Волхов и Мга. Тесная связь всей этой области преимущественно с Ладогой вполне вероятна и естественна. Таким положение оставалось примерно вплоть до XIII в., когда Лопская область, названная сотней, фигурирует уже в составе Новгородской земли.[131] Вполне уверенно можно говорить о принадлежности к Ладоге ближайших к ней западных районов, где находились отдельные скопления саамских поселений. Это подтверждается следующим обстоятельством. Лопца и Силосарская волость [128] Насонов А. Н. «Русская земля»... С. 126. [129] Кирпичников А. Н. Приладожская лопь // Новое в археологии СССР и Финляндии. С. 137 сл. [130] Бранденбург Н. Е. Старая Ладога. С. 26, 129—130. [131] Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 120—121. -74- входили в состав образованного около 1477 г. Ладожского уезда. Этот уезд простирался от р. Лавы до Волхова. В него входили 5 погостов и упоминавшаяся волость Лопца. Уезд был образован с явным намерением разрезать древнюю Ладожскую территорию на две части по р. Волхов. Ладожское правобережье отошло к Обонежской пятине.[132] Преднамеренность и искусственность этого деления не вызывает сомнения. Для нас важно другое. Левобережье Волхова вплоть до р. Лавы было все же закреплено за Ладогой. Это, несомненно, указывает на тот западный район, который издревле тяготел к этому городу. Лопская область, входившая, как мы видели, в сферу интересов ладожан, граничила на западе с ижорой, обитавшей, как известно, по обеим берегам Невы. А. Н. Насонов не без оснований считал, что Ладога в древности простирала свое влияние на Ижорскую землю и Приладожскую Карелию.[133] Что касается Ижорской земли, то заслуживает внимания давнее мнение Ю. А. Шегрена о том, что само наименование земли ижор — иначе ингров (Jngerin maa) заключало понятие «земли Ингрин», т. е. великой княгини Ингигерд — владелицы Ладожского ярлства в 1020—1050 гг.[134] Выше приводился факт передачи ижоры в лен представительнице правящей династии во времена Рюрика. Это, может быть, указывает на то, что подчиненность ижоры Ладоге могла иметь место задолго до начала XI в. Традиционная связь Ладоги с тяготеющей к ней западной областью подкрепляется тем, что, как значится в проекте договорной грамоты Новгорода с Любеком и Готским берегом (1269 г.), Ладога осуществляла контроль за международным судоходством и суд вдоль всего течения р. Невы вплоть до острова Котлин.[135] Эта практика, надо думать, сложилась задолго до XIII в. и дополнялась охранными действиями ладожан на Неве (о чем скажем ниже). Ладожское влияние в земле ижоры ослабевает по мере ее племенной консолидации, Ижорский военный контингент, начиная с XIII в., принимает участие в общеновгородском войске и осуществляет самостоятельные действия. Судя по событиям 1240 г., ижоре была поручена морская охранная служба на Неве и Финском заливе. Из этого следует, что в XIII в. ижора, не теряя своей автономии,[136] перешла под власть Новгорода. [132] Бранденбург Н. Е. Старая Ладога. С. 19 сл. [133] Насонов А. Н. «Русская земля»... С. 79. Границы Ижорской земли уточнены при любезной консультации Е. А. Рябинина. [134] Бегунов Ю. К. Древнерусские источники об ижорце Пелгусии — Филиппе, участнике Невской битвы 1240 г. // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования 1982 год. С. 76. Впервые Ингрия в значении Ижорской земли указана в папских буллах 1164—1181гг. (Гадзяцкий С. С. Вотская и Ижорская земли Новгородского государства // Исторические записки. 6. М., 1940. С. 103, 129). [135] Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. С. 59. [136] Гадзяцкий С. С. Вотская и Ижорская земли... С. 129 сл. -75- Итак, Ладожская область, с учетом включения в сферу ее непосредственных интересов земель чуди, ижоры, а, возможно, и карел (для выяснения этого вопроса пока данных недостаточно), простиралась от юго-восточного Приладожья до устья Невы. Ареал этой общности проверяется по расположению района боевых операций, который защищали ладожане. Их воинский контингент самостоятельно или в составе новгородского войска охранял, в первую очередь, Все то пространство, которое можно считать Ладожской землей. Летописные примеры это проясняют. 1164 г. Шведы после .неудачного приступа к Ладоге отошли на своих кораблях вдоль юго-восточного побережья Ладожского озера к р. Ворона — Воронеге (впадает в Ладожское озеро между р. Пашей и Сясью), где и были окончательно разбиты новгородским войскам.[137] 1228 г. Емь воюет по побережью Ладожского озера «на Исадех и Олоньсь». Пристань-селение Изсад находилась невдалеке от устья Волхова (под 1228 г. упомянута впервые). Олоньсь — известный нам Олонец (это также его наиболее раннее упоминание в летописи). Флот ладожан преследует нападавших в зоне побережья Обонежской земли и Ладожской городовой волости. На берегу Невы у ее истока, там где находился Ореховый остров, емь разгромлена окончательно.[138] 1240 г. Шведы и их союзники терпят поражение в знаменитой Невской битве, в которой участвовали новгородцы и ладожане. Планы противника раскрыты с поэтапной точностью — «хотяче воприяти Ладогу, просто же реку (Неву. — А. К.) и Новгород и всю область Новгородьскую».[139] Следовательно, под удар была поставлена Ладога, Ижорская земля с р. Невой, а затем Новгород и область. Первой должна быть захвачена Ладога. Перед нами стратегический план захвата по частям Ладожской и Новгородской земель (включая бассейн р. Невы), своим острием прежде всего нацеленный на Ладогу. 1283 г. В ответ на разбойничий рейд шведов в Ладожское озеро «идоша ладожане в Неву и бишася с ними».[140] 1293 г. Новгородцы и ладожане сражаются у истока Невы против шведов, которые «хотяще на кореле дань взять».[141] Корела в этот период входила в систему Новгородской земли, а в более раннее время, возможно, тяготела к Ладоге. 1301 г. Ладожане и суздальцы в составе новгородского вой- [137] Новгородская первая летопись. С. 31, 218. [138] Там же. С. 65, 270; Кирпичников А. Н. Древний Орешек. Л., 1980. С. 11. [139] Новгородская первая летопись. С. 77. [140] Там же. С. 325. [141] Там же. -76- ска штурмуют «свейскую» Ландскрону на р. Охте в дельте Невы.[142] Пиратски построенная крепостца угрожала целостности Новгородского государства и его мореходству. 1348 г. Ладога — центр сбора общеновгородских войск для прихода и освобождения Орешка, захваченного шведами.[143] Основание в 1323 г. в истоке Невы Орешка изменило положение Ладоги как единственного ключевого города своего региона. Однако тыловым центром Ладога не стала; ее значение передового военного форпоста сохранялось вплоть до конца XVII в. Таким образам, охранительные действия ладожан как в период их относительной самостоятельности, так и после полного вхождения в состав Новгородской республики разворачивались на территории Ладожской земли, сложившейся не позже конца X века. Охраняя свои пределы, ладожане одновременно обороняли все Новгородское государство. Историческая миссия Ладоги, определенное время возглавлявшей охрану Поволховья, Обонежской и Ижорской земель и водного пути по Неве и Ладожскому озеру во многом способствовала сохранению всего этого региона в составе Северной Руси. Находясь на передовых рубежах страны, Ладога, будучи первоначально достаточно самостоятельной, могла нормально существовать и развиваться только в условиях общерусского единства. Подведем итоги всего сказанного. Возникнув в середине VIII в. на северных рубежах славянского мира, Ладога становится важнейшим торгово-транзитным центром на евразийском балто-каспийском водном пути. Одновременно формируется городовая волость, охватившая Нижнее Поволховье. Ладожское поселение, возглавлявшее свою самоуправляющуюся городовую волость, выступает как торгово-ремесленный и портовый пункт, в ускоренном развитии которого сказались интересы нескольких крупных северных племен. В отличие от многих древнерусских поселений, в Ладоге прибавочный продукт создавался не крестьянским трудом и вкладом сельскохозяйственной округи, а в первую очередь торговлей и ремеслом. Не позже середины IX в. Ладога выдвигается в качестве главного центра федерации славяно-финских племен, а затем становится столицей Верхней Руси. Возрастают государственно-объединительные, а также рыночные и контрольно-пропускные функции Ладоги, ставшей сильной крепостью, возможно, первым каменным градом Киевской державы, фамильным владением первых Рюриковичей. [142] Там же. С. 331. [143] Там же. С. 360—361. -77- В X в. Ладога — крупный русский город. Его международные функции дополняются внутрирусскими. Соседние области с финским и саамским населением попадают в данническую зависимость от Ладоги. Влияние этого города стимулирует общественное развитие и процессы классообразования в среде аборигенов края. Создается разноплеменная Ладожская земля, включающая Обонежскую область на востоке и Лопский и Ижорский регионы на западе. Доминирующим ядром является Ладожское Поволховье, через которое развертывается освоение северных земель, включая Беломорье и Подвинье. В XI в. Ладога и относящиеся к ней территории получают статус подчиненного Киеву русско-норманского наместничества — ярлства во главе с особым правителем. В системе Ладожской земли особое значение приобретает Обонежская область со своей столицей Олонцом. Подъем местных сил приводит в начале XII в. к ряду военных потрясений. Международное значение Ладоги как одного из центров балто-готландской торговли дополняется растущим внутриобластным и общеземельным влиянием. В XII в. Ладога наряду с Новгородом и Псковом — равноправный город-федерат на основной территории Новгородского государства. Население Ладоги достигло такого уровня общественного развития, что принимает постоянное участие в собственных и общеновгородских политических делах и походах. В XII в. Ладога переживает небывалый в ее истории экономический подъем. Ценой полного прекращения каменного дела в Новгороде ладожский посад отстраивает в камне почти все свои основные храмы и монастыри. Ладожские посадники и городская старшина наряду с новгородцами и псковичами выступают в качестве равноправного участника триединого совета, решающего вопросы государственной важности. В XIII в. положение Ладоги как основного и весьма самостоятельного федерата Новгородской земли меняется. На нее и подчиненные ей районы распространяются судебно-податные установления новгородских властей. В то же время ослабевают связи с такими областями, как ижорская и отчасти лопская. В XIII в. волховская сотня со своим лидером Ладогой предстает отдельной от Обонежской сотни, но, возможно, сохраняет за собой восточную часть лопского региона. В полной мере сохраняются и даже возрастают военные функции Ладоги как защитника внутренних водных и сухопутных путей своей территории и государственной границы в целом. В этот период Ладога и ее земля, разделившаяся на административные районы и отдельные области, входят в состав Новгородского государства. Исторический путь Ладоги во многом необычен. Он демонстрирует как поселение международного торгово-ремесленного характера обрастает городовой волостью, более отдаленными -78- данническими территориями и становится крупным городом — столицей особой земли. Существование этой земли оказало заметное влияние на развитие общественно-экономических процессов на разноэтничном севере Руси.[144] Ладожская земля, а первоначально волость, частично предшествовала Новгородской земле, а частично с ней сосуществовала. Вхождение Ладоги и ее земель в состав Новгородского государства строилось на началах широкой федеративности и непротиворечивом единстве с метрополией. Обрисованная выше модель развития Ладоги и ее земли в эпоху раннего средневековья, думается, небесполезна для изучения более широкой темы о древнерусском городе, его округе и этапах их развития. [144] После написания этой статьи я с любезного разрешения А. М. Спиридонова познакомился с его обстоятельной диссертацией: «Северное Приладожье и Прионежье в X—XV вв.» (М., 1986). Отмечу два существенных момента, подкрепляющих мои суждения. А. М. Спиридонов связал встреченные в Посвирье внушительные монетные и монетно-вещевые клады XI в. с развитием пушного промысла и торговли не Приладожья, а Прионежья. Это верное общее наблюдение можно конкретизировать и хронологически и географически. Найденные сокровища, думается, еще один довод в. пользу существования Алаборгского ярлства, контролировавшего в XI в. северное Приладожье, водный путь по Свири и, возможно, земли Прионежья. Далее, по мнению А. М. Спиридонова, проанализировавшего Устав князя Святослава Ольговича 1137 г., в Прионежье первоначально не было новгородских погостов, они располагались в более далеком Заволочье. Следуя этой мысли автора, можно предположить, что не только юго-восточное Приладожье, но и Прионежье (полностью или частично) определенное время входило в состав Ладожской земли. События, связанные с новгородским освоением Севера, развивались как бы в обход двух упомянутых районов. Появление в Уставе 1137 г. приписки о Обонежском ряде свидетельствовало о подчинении, примерно, в середине XIII в. этих районов судебно-податному контролю новгородских властей. Если все сказанное верно, то восточная граница Ладожской земли в период до середины XIII в. включала если не все, та значительную часть Прионежья. -79- Список сокращений: АСГЭ - Археологический сборник Государственного Эрмитажа. ЖМНП - Журнал министерства народного просвещения. ЗОРСА РА - Записки Отдела русской и славянской археологии Русского археологического общества. ИГАИМК - Известия Государственной академии истории материальной культуры. КСИА - Краткие сообщения Института археологии. КСИМК - Краткие сообщения Института истории материальной культуры. ЛГУ - Ленинградский государственный университет ЛОИА - Ленинградское отделение Института археологии. НИС - Новгородский исторический сборник. НПЛ - Новгородская первая летопись. ОРЯС - Отделение русского языка и словесности. ПВЛ - Повесть временных лет. ПКНО - Памятники культуры. Новые открытия. ПСРЛ - Полное собрание русских летописей. СА - Советская археология
Хорт: Типология городов Поволховья Е. Н. Носов Вопросы происхождения, экономической сущности и социальной типологии древнерусских городов имеют принципиальное значение для понимания многих общих вопросов истории Древней Руси. Ладога и Новгород - два городских центра у устья и истока одной реки - Волхова - важнейшей магистрали, соединявшей Балтику через Неву и Ладожское озеро с внутренними районами Восточной Европы, находились всего лишь в 200-х км друг от друга и были объединены и своим географическим расположением и общими историческими судьбами, но при этом, отражали разные стадии и характер формирования городских поселений Древней Руси. С первых публикаций Ладога по археологическим данным выступала как поселение более древнее, чем Новгород, ее материальная культура выглядела гораздо архаичнее и сопоставлялась не столько с развитыми средневековыми городами Руси, сколько с ее сельскими поселениями. Эта разница раннего центра и развитого средневекового города, по мнению многих историков и археологов, отражала общую эволюцию древнерусской культуры и общества, разные ступени развития восточнославянского города. Соответственно и места отводимые Ладоге и Новгороду в социальной структуре древнерусского общества были различными. Ладога традиционно воспринималась, как дофеодальное, общинное славянское поселение с большесемейными домами, а Новгород, уже как феодальный город с княжеским детинцем-кремлем и примыкающим ремесленным и торговым посадом. Обычным было и понимание Ладоги как непосредственного предшественника Новгорода, который, не исключалось, и получил свое название в сравнении с ней. (В. И. Равдоникас, Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, А. В. Арциховский и др.). В 1970-е гг., по мере систематизации материалов раскопок Ладоги, приходе в науку нового поколения исследователей не отягощенного бременем наследия идеологической борьбы с норманизмом 1930-1950-х гг., и закреплении в историографии положения о том, что становление городов на Руси имеет определенные параллели в процессе их образования в Балтийском регионе, Ладога стала сопоставляться с так называемыми торгово-ремесленными центрами («протогородами», виками) Скандинавии, такими как Бирка, Рибе или Хедебю, и западнославянских земель. Однако, воспринималась ли Ладога сугубо славянской «крестьянской» и «родоплеменной» или торгово-ремесленной и полиэтничной, она всегда рассматривалась как первая ступень в формировании города в сравнении с Новгородом. «Археологическое открытие» Рюрикова городища (или точнее «Городища», как оно значится в письменных источниках, начиная с 1103 г.), реально состоявшееся в конце 1970-х годов, сразу осложнило привычные представления о развитии городской жизни в центре Северной Руси. Между Ладогой и Новгородом как бы вклинился третий центр протогородского типа, и сразу стало ясно, что без определения соотношения Городища с обоими из них обойтись нельзя. По мере накопления данных о материальной культуре древнейших слоев Рюрикова городища, все более явственной становилось ее отличие от культуры фиксируемой на самых ранних из исследованных участков собственно Новгорода (Неревский и Троицкий раскопы), прежде всего, по числу находок общебалтийских и скандинавских типов. Последние встречаются на территории города, но в несопоставимо меньшем количестве, чем на Городище, хотя их число в результате новых работ медленно пополняется. Ни о какой «северной вуали» в культуре горожан говорить не приходится. Комментируя очевидные отличия Рюрикова городища и Новгорода в рассматриваемом отношении, следует учитывать два обстоятельства. Во-первых, отчасти эти различия связаны с хронологией. Если на Рюриковом городище зафиксированы слои второй половины IX-X вв. и можно предполагать наличие и более ранних, то на территории собственно Новгорода слои X в., когда скандинавское влияние на Руси наиболее ярко проявлялось в материальной культуре, представлены лишь на нескольких раскопах, причем относятся они преимущественно ко второй половине - концу X в. Во-вторых, в городе норманны, видимо, селились и останавливались не повсеместно, а в определенных кварталах и дворах, а поэтому в дальнейшем картина, наблюдаемая сейчас, может быть справедлива не для всех его частей. Однако, даже принимая эти оговорки, различия Рюрикова городища и Новгорода по числу скандинавских находок слишком велики. Они несомненно объясняются, в первую очередь, разным социально-экономическим характером поселений, сменивших друг друга. Если Рюриково городище - это торгово-ремесленный и военно-административный центр международного плана с многоэтничным населением, во многом связанный с дальней торговлей, то поселения вокруг христианского комплекса -Софийского храма и епископского двора, это уже кварталы столицы северной части Русского государства, существовавшей за счет эксплуатации земледельческого населения Приильменья. Если на Рюриковом городище скандинавы - княжеские дружинники, торговцы, ремесленники, частично жившие семьями, составляли значительную часть постоянного населения, то в Новгороде, судя по находкам, присутствие скандинавов улавливается не столь отчетливо, а письменные источники упоминают о них только как о торговцах, наемниках и опальных знатных изгнанниках при дворах князей, то есть как о людях для которых город был только временным пристанищем в поисках удачи и богатств или княжеской защиты. По имеющимся археологическим материалам Рюриково городище предшествовало Новгороду, и городок в истоке Волхова в сравнении с поселками на его обоих берегах ниже по течению реки, где находился торг, епископский центр и первые христианские храмы, типологически отражают явления разных исторических эпох. Убеждение в ведущей роли Городища в районе истока Волхова в IX-X вв. опирается на выгоды его топографического расположения (первый холм на острове при входе в Волхов из Ильменя при раздвоении реки на рукава, то есть «запирающий» исток реки), хронологию слоев, облик материальной культуры и то значимое место, которое занимало Городище в политической жизни Новгорода уже в собственно древнерусское время, оставаясь княжеской резиденцией. Возникновение Рюрикова городища, если теперь обратиться к Ладоге, несомненно хронологически позднее возникновения последней приблизительно на столетие, если опираться на имеющиеся сейчас материалы. Жизнь обоих центров определялась расположением на значительной водной магистрали, торговлей, ремеслом и военным делом. Население также занималось сельским хозяйством, рыболовством, охотой, различными промыслами, которые составляли естественный «фон» почти каждого ранне-средневекового поселения. Именно сходство Городища и Ладоги, при отличии от собственно средневекового Новгорода, бурно разросшегося в конце X в. » стороне от Городища, сразу привлекли наибольшее внимание исследователей. По существу на карте Восточной Европы, проявился ранее «не известный» центр городского типа, как бы параллельный Ладоге, но несколько более поздний. Рюриково городище стало постоянно рассматриваться в отечественной литературе в одном контексте с Ладогой, Гнездовым, Тимеревым и другими ранними поселениями Восточной Европы при обсуждении «норманской» проблемы, вопросов появления первых городов на Руси и их сравнения с городами Балтийского региона. Однако, сейчас, после более чем двадцати лет систематических раскопок Городища, становится все более очевидным не только сходство, но и отличия Ладоги и Городища, как сходство и отличие Городища и собственно Новгорода, что в несколько ином ракурсе позволяет рассматривать эволюцию городской жизни в Поволховье. По своему географическому положению Ладога открывала путь в глубину Восточноевропейского континента, но была лишена земледельческой округи. Известные памятники образуют не сельскохозяйственную зону примыкающую к Ладоге, как ее центру, а приречную агломерацию приуроченную к крупной водной артерии и ее опаснейшим участкам. Городище, напротив, располагалось в сгустке именно сельских славянских поселений, прежде всего, ильменского Поозерья - ядра будущей Новгородской земли, где находилось и главное языческое святилище ильменских славян - Перынь и куда сходились административные нити управления Приильменьем. Ладога была основана на сравнительно низком месте правого берега Волхова и была лишена в ранний период своей истории каких-либо укреплений. В этом плане ее можно сравнивать с синхронными скандинавскими и западнославянскими центрами балтийского региона, постоянная жизнь на многих из которых не замирала, но для нее были характерны сезонные пики активности и относительного затишья. Топографическая структура «Рюрикова» городища сугубо восточноевропейская и отличная от скандинавской модели. Поселение имело двухчастную структуру и состояло из укрепленной площадки на вершине холма и примыкавшей к ней неукрепленной части, которая располагалась как по гребню возвышенности, так и на самом низменном мысу. Скандинавские и общебалтийские элементы в материальной культуре Ладоги присутствуют с ее древнейших слоев, то есть с середины VIII в. Они представлены многочисленными предметами быта (гребни фризского типа, кожаная обувь северного облика, ножи скандинавского типа, деревянные игрушечные мечи и др.), свидетельствами ремесла (глиняные грузила от вертикальных ткацких станков, ремесленные мастерские с наборами различных инструментов и т.д.). При этом обращает на себя внимание единичность находок бронзовых украшений и предметов вооружения. Все эти северные элементы присутствуют, наряду с изделиями поступившими с востока, с вещами славяно-балтского и финского облика. Ладога VIII-X вв. дает пример комплексного торгово-ремесленного поселения, при важнейшей водной артерии, выполнявшего роль промежуточного/посреднического центра между регионом Балтики и внутренними районами Восточной Европы, где кончались традиции морского судоходства и начинался многотрудный путь по рекам через пороги и волоки. В отношении Рюрикова городища наблюдается иная картина. Многие элементы его культуры аналогичны ладожским (лепная керамика, глиняные диски, гребни разных типов, бусы, весовые гирьки и проч.), есть следы дальней торговли и ремесленного производства. Однако гораздо ярче, чем в Ладоге выступает комплекс скандинавской культуры, причем выраженной в многочисленных находках бронзовых украшений (различные типы фибул, подвесок, ладьевидные браслеты, шила с головками в виде головок мужчин, детали конской сбруи и пр.) и предметов культа (молоточки Тора, железные гривны, кресаловидные подвески, плоские кольца с надетыми маленькими колечками, амулеты и пр.), оружия (ланцетовидные наконечники стрел, наконечники ножен мечей, а судя по старым данным - вероятно, и сам меч). По числу находок скандинавского круга древностей в культурных слоях поселений Рюриково городище и Гнездово на Днепре, являются самыми богатыми на территории Восточной Европы и непосредственно следуют за такими центрами самой Скандинавии, как Бирка и Хедебю. Очень рельефно выражен на Рюриковом городище комплекс находок, относящихся к мужскому костюму -19 кольцевидных булавок с длинной иглой, 26 подковообразных фибул IX-X вв. и другие детали. В целом, материальная культура Городища, судя по ее яркому северному компоненту, носит гораздо более выраженный воинский - «дружинный» характер, чем культура Ладоги. Нельзя не отметить и определенную изысканность находок: к примеру, более половины всех обнаруженных кольцевидных булавок украшена звериным или плетеным орнаментом, в то время как даже в Скандинавии на поселениях господствуют простые типы. Археологические материалы и топографическое расположение подчеркивают различную социальную-экономическую ориентированность Ладоги и Рюрикова городища. Для Ладоги VIII в., как поселения, открывавшего, с одной стороны, путь в глубь континента, а, с другой стороны, выход к морю на первом месте была торгово-ремесленная деятельность и непосредственное обслуживание плаванья (ремонт судов, их оснащение, перегрузка товаров и т.д), то есть, прежде всего, обеспечение стабильного функционирования балтийско-волжского пути. Именно поэтому она была устроена по принципу балтийских виков - низко у воды, при удобной бухте, которую образовывала р. Ладожка, без укреплений на начальном этапе, в отличие от поволховских городков, выполнявших главным образом функции обеспечения безопасности плаванья и располагавшихся на высоких речных террасах у наиболее важных участков пути (городище Любша - сторожевой форпост на подходе к ладожскому поселению; городище Новые Дубовики - перед волховскими порогами; городище Городище - перед пчевскими порогами). Ладожский поселок отличался своими топографическими условиями и от всех поселений нижнего Поволховья конца I тыс. н. э., занимавших высокие террасы, что лишний раз подчеркивает специфичность его функций в микрорегионе. Для Рюрикова городища середины IX в. на первый план вышли функции военно-административные, связанные с его ростом, как центра формирующейся новой территориальной общности, собственно «земли». Ремесло и торговля несомненно и здесь играли большое значение; они, а не сельское хозяйство, определяли облик поселка, но главное заключалось в том, что на нем был сосредоточен значительный воинский контингент, очевидно, включавший немало варягов, важнейшей задачей которого являлось не только обеспечение безопасности торгового пути, но и административный контроль обширных территорий Приильменья. Из тех погостов, которые княгиня Ольга устанавливала по Мете и Луге, включая в единое государственное устройство обширные территории, дани стекались к истоку Волхова, на Городище. Кстати, по своей топографии Рюриково городище напоминало не Ладогу, а те уже упомянутые поволховские городки на высоких террасах, приуроченные к сложным участкам водной магистрали. По мере стабилизации государственной структуры, сложении новой экономической системы, опиравшейся на внутренние ресурсы общества, а не на внешние связи, при распространении христианства в конце X в. Городище уступило место собственно Новгороду, как центру уже иного порядка, в котором однако административные функции управления землей являлись ведущими, что и определяло его рост, как столицы новгородской земли, то есть по существу всей северной части Древнерусского государства. Если коротко повторить схему становления городской жизни в Поволховье, то она следующая. Ладога возникает, как торгово-ремесленное поселение на балтийско-волжском пути, в месте, где сходились пути морского судоходства и движения по рекам Восточной Европы. По типу поселения она близка викам региона Балтики. Вдоль Волхова формируются городки у наиболее опасных, с точки зрения плаванья, и важных, с точки зрения контроля, участков пути. Один из подобных городков располагался в истоке Волхова - Рюриково городище. Его роль в Приильменье многократно усиливалась тем, что поселение оказалось в сгустке славянских земледельческих поселков, образовывавших ядро будущей Новгородской земли, и стало их центром. На Рюрико-вом городище концентрировались социальные верхи местного общества со своим окружением и разношерстный контингент варягов (воины, ремесленники, торговцы). Всех их привлекало экономическое значение района и размещение здесь административных властей. Городище стало княжеской резиденцией. Именно поэтому торгово-ремесленные функции поселения, в отличие от Ладоги, изначально не были доминирующими, а сопутствовали функциям военно-административным. Последние, по мере становления государственности, сложении единой территории Новгородской земли, стали определяющими для нового центра постепенно сложившего к рубежу X-XI вв. в 2-х км ниже по течению от Городища вокруг общегородского храма и епископского двора. Строительство Детинца и каменного Софийского собора в середине XI в. завершили этот процесс «Новгород и Новгородская Земля. История и археология». Материалы научной конференции
полная версия страницы